Ночь становилась все темнее. Дотракийцы разбрелись по шатрам; было слышно, как внутри шатров люди разговаривают, ссорятся, совокупляются. Все это лишь усугубляло одиночество Дени. Она вновь попыталась представить лицо Даарио, но у нее ничего не вышло. Я была настолько глупа, что пустила его в свою постель, хуже того – в свое сердце. Если Даарио и остался в живых после того как его взяли в заложники, он наверняка поторопился покинуть залив Работорговцев в поисках нового прибыльного контракта. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Дени было хорошо в его объятиях, она наслаждалась его касаниями и поцелуями. С ним она чувствовала себя юной девушкой, которой и была, а не старухой, которой ей надлежало стать. Разве это преступление? Я исполнила свой долг, я оставила его, когда вышла замуж за Хиздара… хотя, правду сказать, если бы Даарио сам не уехал, она могла бы и поколебаться.

Не стоит снова думать об этом. Следует сосредоточиться на том, как выбраться из этой клетки, – теперь, когда кхаласар заснет. Чхако не поставил рядом с ней стражу, справедливо полагая, что сама по себе Дени не представляет угрозы и не стоит лишний раз подвергать людей опасности быть поджаренными Дрогоном. С Дени неплохо обращались, поэтому с чего бы ей пытаться сбежать и искать возмездия?

«И правда, с чего бы?» – мрачно подумала Дени, засовывая пальцы в просвет между прутьями клетки и дверью. Дотракийцы сами не ковали железо, за исключением аракхов и подков, поэтому кузнечное мастерство у них было совсем не развито. Ее темница была сделана из переплетенных прутьев, покрытых какой-то смолой, делавшей их твердым как камень. Может быть, если хорошо раскачать клетку, можно перевернуть ее и уронить на землю – но прутья все же слишком мягкие, чтобы переломиться от удара. Она получит лишь несколько синяков, но не свободу. Дени прокляла упрямство Дрогона. Я в момент бы освободилась, если бы он подпалил им косы.

Но Дрогон ее не слушался. Дени уселась на пятки и тихо выругалась. Во всем лагере у нее был единственный союзник – Зари, да и та ненадежна. Девочка никогда не рискнет выпустить пленницу самого кхала Чхако, и ее трудно в этом обвинять. Если она поможет мне, то судьба Ероих покажется ей милостью. Милосердие никогда не входило в число достоинств дотракийцев. А если они обнаружат, что Дени пытается освободиться, то…

Подождите-ка.

Факела и костры уже погасли, поэтому единственным источником света для Дени был лишь неверный лунный свет, но она разглядела крупную фигуру в плаще с капюшоном, пробирающуюся через лагерь прямо по направлению к ней. Она замерла и на мгновение даже решила, что это Даарио наконец пришел за ней. Но Даарио был более элегантным, гибким, и одет роскошнее. Не то что этот… этот…

Затаив дыхание, Дени наблюдала, как незнакомец подошел к ее клетке – достаточно близко, чтобы коснуться рукой. Он достал длинный бронзовый нож, и она подумала было, что он собирается убить ее, но вместо этого он начал пилить прутья. Его тяжелое дыхание показалось ей знакомым. Не может этого быть, сказала она себе, а даже если и так, то Чхако и его кровные всадники приговорят их обоих к ужасной смерти. Один прут был уже отрезан, а за ним и другой.

Я знаю его запах. И запах, и дыхание, и грубые черные волосы на мозолистых руках, покрытых шрамами. Этого просто не может быть, в это невозможно поверить. Кхаласар трудно не заметить, а Дрогон, возвращающийся в лагерь, явно указывал на ее местонахождение, но…

Я прогнала его прочь. Я прогнала его прочь, это просто сон наяву, как и раньше. А если нет? Дени не знала, что страшило ее больше. Уже три прута были выпилены; мужчина тяжело дышал, пот струился по его лицу. Они оба молчали. Еще один прут был вынут, и в клетке образовалась дыра, достаточная, чтобы Дени могла вылезти наружу. Незнакомец протянул ей руку, и она приняла ее. Ошибки быть не могло.

Дейенерис Таргариен вывалилась из драконьей клетки прямо в объятия Джораха Мормонта.

В первый момент она могла лишь беззвучно плакать, цепляясь за него обеими руками. Ее ноги так ослабли и болели, что она не могла стоять. Ее медведь крепко держал ее. Как он оказался здесь, словно ответ на ее молитвы, как же он оказался здесь, рядом с ней, именно сейчас…

Дени вырвалась из его рук и едва не упала. Он подхватил ее, но она вырвалась снова. Тяжело дыша, почти ничего не видя из-за слез, она ударила его по лицу с такой силой, что его голова мотнулась в сторону.

Вместо того чтобы перехватить ее руку или уклониться, Джорах с глухим стоном принял пощечину. Он опустился на одно колено и положил к ее ногам нож, которым перерезал прутья клетки.

– Моя королева. – Это был его голос, но такой хриплый и придушенный, что его еле можно было узнать. – Делайте со мной что хотите.

Дени была в таком состоянии, что почти готова была согласиться на его предложение.

– Как ты посмел! – прошипела она. – Как ты посмел… вернуться ко мне, как ты смел подумать…

– Что вас нужно спасать? – Он насмешливо кивнул на клетку, сверкнув глазами из-под капюшона. – Если я ошибся, моя королева, прошу меня простить.

– Замолчи. Я не разрешала тебе говорить. – Дени сжала кулачки, желая обнять его, ударить его, поцеловать его, убить его. Он всегда был самонадеянным, всегда слишком многого хотел от нее. Мой медведь. Как вообще получилось, что он здесь? Почему у него не хватило благоразумия оставаться в изгнании, куда она его отправила? Но с тех пор как она прогнала его, вся ее жизнь, все ее царствование превратились в сплошные промахи и несчастья. Сир Барристан – храбрый и верный человек, он старался помочь ей, но Джорах, Джорах…

Рыцарь склонил голову.

– Мой язык принадлежит моей королеве.

Дени задумалась. Ноги отказывались держать ее, и она ухватилась за свою бывшую темницу, чтобы не упасть. Какая роскошь – ходить по земле, чувствовать кожей ночной ветер, вытягивать руки и наклоняться, распутать все петли и узлы, стеснявшие ее. Свобода. Мир снова открылся перед ней. Тем не менее, Дени была недовольна тем, что не смогла освободиться самостоятельно, как будто она провалила испытание. А где Дрогон? Нужно скорее улететь отсюда и оставить Джораха в лагере. Дотракийцы знают его еще с тех пор, когда он ехал рядом с ее солнцем и звездами, возможно, они отнесутся к нему по-дружески. А может, и нет. Мне-то что.