— Что за вопрос! Кхе! Надо пойти, навестить! — самым решительным образом поддерживает его Платон Николаевич. — Обязательно! Кхе! В ближайшее же время. На ближайшей же неделе.

Антон Николаевич тоже согласно кивает, прожевывая трудный кусок.

— Только чтобы железно, мужики, а? Без булды!..

60

До доктора Вароша Антону Николаевичу удалось дозвониться только в девятом часу вечера.

— Ты где до сих пор пропадал? — раздался в трубке бодрый, приветливый голос.

Антон Николаевич не сразу даже узнал Петера. Давно не виделись, не разговаривали.

— Да тут, в подвальчике «Матьяш пиллз», — ответил Антон Николаевич, пытаясь догадаться, откуда это Петер Варош узнал о его приезде. — Прием был. Банкет по протоколу…

— Так я тебя жду.

Самое же непонятное и удивительное заключалось в том, что на этот раз Петер говорил совсем без акцента.

— Поздно уже. Встретимся завтра.

— Какой поздно!

— А где я тебя найду?

— Как выйдешь на набережную, сразу свернешь налево. Увидишь большой черный дом.

— Академия наук, что ли?

— Ну да, академия…

Повесив тяжелую трубку на рычаг, Антон Николаевич вернулся к поджидавшим его на улице. Участники встречи в «Матьяш пиллз» прощались. Дождь перестал. Сырая мгла опускалась на землю. Редактор в плаще и шляпе выглядел теперь маленьким, обыкновенным, даже, пожалуй, затрапезным человеком. Здесь, у подножья тонущего в ночной дымке моста, менялись все размеры, объемы, пропорции. Платон благодарил Редактора за радушный прием. Переводчица улыбалась всем сразу. Потом разошлись в разные стороны.

Антон Николаевич пошел налево, как и велел ему Петер Варош. Редактор — прямо через улицу, перпендикулярно мосту. Переводчица и Ирэн захотели проводить Платона и Тоника до гостиницы.

Когда, расставшись с женщинами у подъезда «Астории», двое последних поднялись к себе на этаж, кто-то догнал их и окликнул. Сгорбленная горничная в белом переднике показывала скрюченным пальцем в глубь коридора и лопотала что-то непонятное.

— Чего она?

— Не знаю, — сказал Платон. — Номер оплачен. Может, это твои дела с Белой Будаи? Кхе!

— Гляди-ка! Запомнил…

Тоник ухмыльнулся, довольный. Горничная залопотала еще проворнее.

— Будаи… Будаи…

— Сейчас, — сказал Платон. — Одну минуту.

— Айн момент, — перевел Тоник. — Туалет. — И захлопнул белую высокую дверь с бронзовой витой ручкой прямо перед носом горбуньи.

— Сколько сейчас? Кхе! Который час?

Часов нигде поблизости не было.

— Наверное, около девяти? Кхе!

Скинув пальто и велюровый пиджак прямо на кровать, Платон отправился в ванну. Вскоре оттуда донеслось жужжание электробритвы, неясное пение, и вот уже писатель Платон Усов, побритый, умытый и вытертый, вышел в одной майке и трусах, по-военному быстро натянул брюки, достал из чемодана чистую белую рубашку, надел ее и, втянув живот, принялся законопачивать подол, не догадываясь или просто ленясь расстегнуть пояс.

— Ты куда это собрался, стронцо?

Платон не ответил.

— Слышь? Тебе не надо туда. Я сам схожу.

Платон продолжал вслепую завязывать галстук, перекидывая и выводя конец на плотный узел, как это было модно несколько десятилетий назад.

— Слышь? Сейчас так не носят. Давай покажу.

— Это неважно. Кхе!

— Лучше садись роман свой пиши.

— Почти уже написал.

— Уже?

— Только записать осталось.

— Тогда кончай.

— Как раз сегодня и собираюсь. Кхе!

От Платона несло реликтовым шипром. Будто из парикмахерской.

— Это не тебя — меня вызывают, слышь? Кадр тут один наклюнулся. Есть договоренность. Ты будешь лишним…

Платон взглянул насмешливо. Тоник рассвирепел.

— Сказано — не ходи! Не лезь куда не просят. Понял? Ва фан куло!

Платон тем временем надел свой черный велюровый пиджак, застегнул на одну пуговицу, повертелся перед зеркалом возле шкафа, снял несколько ворсинок с лацканов, проверил ладонью качество бритья, пошевелил подстриженными усиками, остался доволен. Вид у него был торжественный и взволнованный.

— Это тебе туда незачем идти, Тоник. Номер ведь на мое имя. Кхе!

— Ну и дурак! Придурок… Рахит психованный… Террорист контуженый… Иди-иди…

Тоник по-заячьи дернул носом, на котором снова с некоторых пор красовался «бутон лямур». Поправил очки. От обиды и чувства собственного бессилия на глаза его навернулись слезы.

Горничная терпеливо ждала за дверью. При появлении постояльцев она тотчас сорвалась с места и почти побежала, мелко перебирая кривыми ногами в белых носочках. Красная ковровая дорожка кончилась. Резко повернув, коридор сменился бесконечно длинным переходом, ведущим как бы в другое, недавно, судя по всему, пристроенное здание. Скромный фасад небольшой старой гостиницы для иностранных туристов скрывал, по-видимому, значительные коммунальные ресурсы. Горничная резко остановилась у одной из дверей, будто у нее разом кончился завод. Они вошли.