Александр Григорьевич Скаковцев поднялся из-за стола навстречу. Возле самого окна с темными, но уже, по случаю позднего времени, просветленными стеклами, с совершенно убитым видом сидел на стуле Антон. Кожаное пальто на нем было расстегнуто. Кондиционер не работал. Мышиного цвета пиджак Александра Григорьевича висел, небрежно накинутый на спинку рабочего кресла. Рукава свисали так низко, что почти касались пола.

— Вот и прекрасно, что без опозданий.

Тоник вскинул запястье, обнажил часы с белым циферблатом и черными цифрами по кругу. Там, на циферблате, было написано: «Wostok». И совсем внизу, очень мелко: «17 jewels».

— Без десяти девять, — объявил во всеуслышанье Тоник.

— Так у тебя, оказывается, есть часы? Кхе!

— Ну!

— Почему же раньше молчал? — Платон взял Тоника за руку. — Покажи.

— Семнадцать джевелз, — сказал Тоник. — Фирма.

— Семнадцать дьяволз?

— Джевелз, стронцо, — поправил его Тоник.

— Вот я и говорю, — сделал вид, что не расслышал, Платон. — И зачем столько? Кхе!

— Ты что, стронцо, по-английски не понимаешь?

— У меня никогда в жизни не было часов, — признался Платон.

— Пить не желаете?

Александр Григорьевич открыл дверцу встроенного шкафчика, выставил на стол три бутылки фанты.

— Я уже коротко проинформировал Антона Николаевича…

Александр Григорьевич заложил руки за спину, в задумчивости прошелся по кабинету туда и обратно.

— Да вы садитесь. Садитесь. В ногах правды нет… В общем-то, теперь можно уже не пускаться в пространные объяснения. Достаточно будет сообщить вам о принятом сегодня днем на расширенном заседании Коллегии окончательном решении по вашему делу и провести, что называется, его в жизнь… Если сможете, то постарайтесь все-таки понять, оценить нашу объективность и беспристрастность…

Пока Александр Григорьевич говорил так, Тоник рассеянно тыкал одним пальцем в мертвые кнопки пульта, чтобы хоть чем-то занять мешающие руки. Антон нервно крутил кожаный пояс пальто, а Платон, сосредоточив все внимание на блестящем носке своего лакированного туфля, чуть шевелил им и изредка клацал вставной челюстью.

— В прошлый раз, Антон Николаевич, мы договаривались о том, что вы примете безотлагательное решение относительно известного вам вопроса, касающегося двух известных женщин… Такового решения вы не приняли, но теперь это даже и не принципиально, поскольку наша точка зрения несколько переменилась… Вы же, Платон Николаевич…

— Насчет баб, Сань, ты зря, — перебил его Тоник. — От баб им обоим очень даже крепко досталось…

— Собственно, у меня по этой части — никаких претензий, — живо откликнулся Александр Григорьевич. — И отзывы окружающих самые благоприятные. И результаты проверки… Какие могут быть претензии? Всю жизнь каждый из них любил и был верен одной женщине. Вот, пожалуйста… Полный список ее имен… Фотографии разных лет… Никакой подтасовки… Все проверено досконально по отцовской и по материнской линиям — вплоть до авункулата…[73]

— По части вафанкулата, Сань, у них все нормально, — сказал Тоник. — Это я тебе точно говорю. А вообще-то ты прав. С этими стронци один сплошной вафанкулизм…

— Значит, обвинение в убийстве снимается? Кхе!

— Отчего же? — вкрадчиво возразил Александр Григорьевич, проводя ладонью от обширного покатого лба до острой, сходящейся на конус макушки, на которой курчавились как-то вдруг заметно погустевшие и потемневшие волосы. — Вы убили… Никаких сомнений… Убили идеал… Обобщенный, так сказать, образ… Убили в здравом уме и трезвой памяти и потому приговариваетесь. Обвинение, кстати, выдвинуло против вас пять пунктов: преднамеренное убийство, незаконное проживание под разными именами, отягощенное нарушением паспортного режима, перерасход энергии и засорение Каналов Связи.

— Как-то глупо приговаривать сразу троих по одним и тем же пунктам… Антинаучно…

Лицо у Антона Николаевича стало белым как мел. Было видно, чего стоило ему самообладание.

— Не троих, а двоих, — сказал Тоник, глядя исподлобья. — Я не в счет. Понял?

— Да, — подтвердил Александр Григорьевич, — одному из вас решено сохранить жизнь. — И, словно бы в подтверждение своих слов, он постучал по столу торцом карандаша, как это делал обычно профессор Грант Мовсесович Петросян. — Мы его оформим как Кустова. Собственно, все документы готовы. Осталось только, уточнить возраст. И конечно, уплотнить время за счет… Ну вы меня понимаете. Особенно вы, Антон Николаевич…

Тоник сорвался с места, принялся паясничать:

— Так что все, ребята. Аривидерчи… Гуд бай… Ва фан куло!.. Между прочим, я ведь предупреждал тебя, пи-исатель… Пеняй теперь на себя, лишенец…

— Какой же ты все-таки негодяй! — медленно, отчетливо, хотя и мелко дрожа всем телом, произнес доктор Кустов. — И вы тоже. Петер Варош… — ядовито усмехнулся он, не глядя в сторону Александра Григорьевича.

— Ну это лишнее… Взаимные оскорбления… Обвинения… Хотя, конечно, мне ваш обычай ругать друг друга перед ответственным испытанием… Перед экзаменом на… Это ведь вам не опыт в пробирке…