С мотивами Россини, Пэра

Et cetera, et cetera.

В качестве резюме фирма или торговая организация предлагала потенциальному клиенту свои многочисленные услуги. Компьютерную технику и разнообразные услуги, с нею связанные, сбывали на мировом рынке под поэтическим соусом.

Посмеявшись приличия ради вместе со смешливыми иностранцами и вежливо распрощавшись с ними, Сергей Павлович отправился домой, накрепко замкнул дверь кабинета, опустился в любимое отцовское кресло, прикрыл глаза, расслабился, сосредоточился и трижды, с пятиминутными паузами, медленно продиктовал уже известную фразу. После этого он, преодолевая изнурительную усталость, поспешил в Машинный зал, надеясь попасть туда прежде, чем очередной рулон с текстом поступит на редакторскую обработку. Под первым же благовидным предлогом Сергей Павлович осмотрел все записывающие устройства и наконец обнаружил то, что искал. Продиктованная им фраза снова была отпечатана — на этот раз трижды с красной строки и через равные интервалы, заполненные каким-то химическим текстом.

Обретя неограниченную власть над машиной, Сергей Павлович получил возможность ставить свои опыты, не опасаясь более разоблачений. Чтобы вполне самоопределиться и понять, к какому все-таки виду магии они примыкают, Сергей Павлович извлек из отцовского книжного шкафа реликтовый фолиант в старинном кожаном переплете, где на немецком языке описывалась жизнь и деятельность рационалиста Абеляра, преподавателя Парижского университета. Книга эта, купленная за бесценок Пал Палычем в лихие годы, когда даже великие произведения искусства можно было приобрести на обычную профессорскую зарплату, повествовала о покаянии злосчастного мага в своих грехах после того, как его внуки, неосторожно завладев колдовскими книгами, были растерзаны дьяволом. И хотя у Сергея Павловича не было внуков и с дьяволом, в отличие от Абеляра, он трудового соглашения не заключал, да и не так уж хорошо разбирал старонемецкий текст, ему тем не менее сделалось страшно, и несколько дней после этого он не производил никаких парапсихологических опытов, ограничиваясь одними химическими.

В институте Сергей Павлович появлялся редко, разве что встречал и сопровождал иногда зарубежные делегации. Всякого рода совещаний и административных контактов избегал. 2 июля на заседании расширенного Президиума научно-технического совета он также отсутствовал, сославшись, как обычно, на плохое самочувствие. Ближе к вечеру, точнее в начале пятого, Сергей Павлович зашел к заведующему отделом Сироте, чтобы попросить некоторые недостающие реактивы для домашних опытов. В кабинете он застал рыжеволосого молодого человека, коего Сирота настойчиво уговаривал перейти работать в отдел информации, обещая повышение зарплаты. Начальник отдела приводил всевозможные разумные доводы в пользу такого решения, но виду молодого человека был настолько растерянный и несчастный, будто речь шла о смертном приговоре. При виде Сергея Павловича Сирота вскочил с места, радостно изумленный его неожиданным визитом.

— Вы бы позвонили, Сергей Павлович… Я бы вам лично — все что нужно… А то затрудняете себя…

По пути домой Сергей Павлович неотступно думал о молодом человеке. В его возрасте он уже, пожалуй, готовился к защите докторской. Казавшийся скромным, деликатным и беззащитным в то же время, молодой человек невольно вызывал симпатию. «Таких бы только и поддерживать, — меланхолически подумал Сергей Павлович. — Руководитель, что ли, попался ему никудышный? Или отношения не сложились? Кто-то порхает себе с цветка на цветок, а тут мыкайся всю жизнь младшим научным сотрудником…»

И Сергею Павловичу вдруг привиделся этот странный юноша на фоне цветущего луга. И слетевшая с клевера огромная белая бабочка как бы приблизилась к нему и теперь порхала совсем близко. Ее крылья то заслоняли, то открывали его лицо, эти недоумевающие глаза и волосы, похожие на цветок огненного горицвета. Взмахи крыльев участились, все замелькало и зарябило перед замутившимся взором Сергея Павловича. Кругом пошла голова.

У себя в кабинете Сергей Павлович устало опустился в кресло. Оцепеневшее тело было охвачено мучительной истомой. Точно выводок мартовских кошек поселился в нем, урча и царапаясь. Перед глазами продолжало мелькать. Он сдерживал себя сколько мог, пытаясь побороть дьявольское искушение, но вдруг что-то предательски екнуло в груди, мельтешение прекратилось, лицо и бабочка слились воедино, затем распались. Сергей Павлович скорее почувствовал, чем догадался: произошло непоправимое. Нечеловеческим усилием он вновь мысленно соединил расщепившиеся зрительные образы, точно слил два раствора, и, затаив дыхание, некоторое время наблюдал, как медленно выпадает осадок.

Все было кончено. Обессиленный экспериментатор вытер холодный пот со лба и неподвижно просидел в кресле до глубокого вечера. От ужина отказался, лег в постель, но заснуть не мог. Часы в кабинете пробили двенадцать. Сергей Павлович лежал с закрытыми глазами, укутавшись с головой пледом, и на фоне непроглядного мрака, точно на проступающем фотографическом снимке, смутно различал какую-то дверь, распахнутую в ночь, силуэты деревьев и неясную фигуру, прислонившуюся к косяку. В зашторенное окно нестерпимо ярко светила огненно-рыжая луна.

3. ЧТО-ТО СЛУЧИЛОСЬ

Поскольку Никодиму Агрикалчевичу Праведникову как председателю идеологической комиссии отдела информации и по личной просьбе Вигена Германовича пришлось разбираться в запутанном деле Таганкова, он прежде всего установил, что все зримые и незримые нити тянутся к первому понедельнику июля. Именно тогда странные события, этого дела касающиеся, начали разворачиваться с угрожающей быстротой. Ничем как будто для Лунина не примечательный, если не считать внеочередного расширенного заседания Президиума научно-технического совета, день этот тем не менее явился в некотором роде поворотным в длинной цепи не вполне понятных явлений, о которых Никодим Агрикалчевич старался собрать теперь наиболее полные и достоверные сведения.

Итак, 2 июля — Международный день кооперации. Продолжительность этого дня составляет 17 часов 30 минут. Обеденный перерыв в Институте химии. Таганков снимает халат, моет руки. Ласточка отказывается идти со всеми в столовую под предлогом каких-то неотложных дел.

— Доведешь ты себя, — замечает Каледин.

А Валерий Николаевич только улыбается.

— Ты поди в зеркало полюбуйся.

— Ну и что?

— Дистрофик.

— У меня вполне нормальный вес, — возражает Ласточка. — Легкий спортивный.