Она не предполагала, куда мог пойти Олег Иванович. Похоже, что этого никто не знал.

Университетская общественность, коллеги профессора по работе были удивлены. Они не удивлялись, узнав, что у Олега Ивановича появилась молодая любовница. Они не удивлялись, когда профессор время от времени уходил в запой и однажды в полубессознательном состоянии проиграл крупную сумму денег на автоматах в игорном клубе. Такие поступки вписывались в общие правила поведения. Кто время от времени не сходил с ума и не куролесил?

Но бросить все, исчезнуть? Зачем? Для чего? Непонятно!

Главврачу вдруг припомнилось, с каким убеждением профессор говорил, что всё равно уйдет из больницы. Несмотря ни на что!

"Но, он же не гипнотизер, -- подумал Никитин, -- он не мог загипнотизировать персонал, как Мессинг, чтобы выйти из тюрьмы. Телепортацией профессор тоже не занимался. Да и есть ли она, телепортация? Тогда где же он?"

С чувством растерянности и даже невесть откуда взявшейся неуверенности в себе, Никитин иногда заходил в палату, где лежал прежде Кузнецов, садился на стул и смотрел на его кровать. Толян, бродивший, от нечего делать по комнате, как-то не выдержал и посочувствовал:

– - Да не убивайтесь вы так, найдется этот придурок! Бежать ему некуда.

– - А я и не убиваюсь!
– - ответил главврач. Он, на самом деле, не убивался, а удивлялся поступку Олега Ивановича.

Через день ему позвонил криминалист, который сообщил:

– - В общем, так, Василий Павлович, записка и текст на ксерокопии, похоже написаны одной рукой.

– - Чьей?

– - Выходит, императора Николая.

– - А записки из истории болезни?

– - Эти исполнены другим человеком. Для сравнения нам нужны еще тексты, написанные вашим больным. Вы говорили, что он профессор -- возьмите у него на кафедре.

– - Спасибо, спасибо!
– - Никитин замолчал в раздумье, затем осведомился, -- а в отношении почерка царя, что вы можете сказать?

– - Хотите знать, мог ли он сбежать в своё время от жены? -- рассмеялся криминалист, -- здесь я ничем не могу помочь, я же не графолог. Впрочем, у нас один человек увлекался этим. Сейчас позову его к телефону.

– - Я посмотрел текст, -- известил незнакомый голос, -- что могу сказать? Почерк его четкий, жесткий, говорит о человеке, обладающем большой силой воли, упрямом и хладнокровном. Этот человек может быть скрытым и сдержанным. По крайней мере, таким его бы охарактеризовал любой психографолог.

– - Спасибо за информацию!
– - Никитин положил трубку.

Характеристика графолога не совсем совпадала с характером Олега Ивановича, тем характером, который стал известен врачу с момента поступления профессора в палату. Олег Иванович мог быть упрям, скрытен, но заподозрить в нем человека с большой силой воли, жестокого -- было трудно.

Каким же образом, Кузнецов так точно скопировал почерк императора, с сохранением орфографии, нажима ручки, наклона букв? Обычному человеку такое не под силу. Или под силу, но при проведении долгой кропотливой тренировки.

"Он мог видеть текст, написанный царём, во время своей работы в архивах -- решил Никитин, -- сфотографировал его или отксерил, принес на работу и там тренировался. Однако должны остаться следы таких тренировок, но никто исписанных им листков не нашёл".

Удушливая жара все никак не спадала. Пропитанный гарью смог, стоял на улицах Москвы плотным туманом и никуда не уходил. Казалось, он заполнял собой все пространство столицы, делая улицы призрачными, дома зыбкими и застилая небо, непроницаемой белесой пеленой. Дым спустился вниз, в метро, повиснув легкой пеленой на перронах. Многомиллионный город задыхался в жаре, не в силах никак себя спасти, предложить что-то облегчающее своим жителям, за исключением марлевых повязок на лица. Каждый день градусник показывал температуру за тридцать.

Уехав на один день в Питер, за ксерокопией царского рескрипта, Никитин немного передохнул -- глотнул свежего Балтийского ветра. Он, как и Олег Иванович, тоже прогулялся по Английской набережной, прошел на Исаакиевскую площадь, обозрел памятник Николаю Первому.

В отличие от Кузнецова, нахмуренный истукан на коне не вызвал у Никитина никаких ассоциаций и особых эмоций. Памятник, как памятник. Главврач был равнодушен к произведениям архитекторов и ваятелей. Но после получения экспертизы у него возникло странное желание вновь отправиться в северную столицу и вновь предстать перед недвижным императором, посмотреть на его внушительную скульптуру. Ведь чем-то бронзовый Николай зацепил профессора истории, чем-то дал толчок болезни.

"Если бы я это понял, то написал бы целую главу в диссертации, или, по крайней мере, главку. Всегда интересно, что явилось спусковым крючком, запустившим процесс болезни, так сказать, запалом, взорвавшим мозг больного".

Он еще раз посмотрел на лежащий перед ним на столе клочок "Комсомольской правды" и ксерокопию рескрипта. Да, почерк, несомненно, совпадал.

"Где же ты теперь, Олег Иванович? Где прячешься? Всё равно, ведь найдем!".

13.

Похоронная процессия подходила к кладбищу.