Так же споро шло дело и в других мостах — на заготовке сена, на прополке совхозных посевов, на ремонте жилья. Никто не лодырничал, не тянул время. И всюду, конечно, шли разговоры, затевались споры.

— Гляди, какой корнище! — выдернув по ошибке хвостатую свеклу, замечал кто-нибудь из полольщиков. — Целый килограмм будет.

— Ну да, килограмм! — возражал другой. — Хорошо, если грамм семьсот.

— Ну и ладно. Пусть семьсот. Даже если взять пятьсот, сколько выйдет с гектара?

В доме у речки управлялись Митька с Панкратом. Приколотив какую-нибудь дощечку, мальчишка приглашал старика проверить работу и хвастал:

— Во, деда! Здорово я ее? Небось это почище, чем отшмыговать клепку.

Панкрат пробовал, как держится доска, забивал для верности гвоздь и лукаво улыбался.

— Ничего. Работа подходящая… А насчет клепки ты, мил друг, зря. Ее отшмыговать-то тоже ума требуется.

— Ну да! — не соглашался белобрысый. — По-твоему, что? Бочку сделать важнее, чем дом, да?

— Зачем важнее? — теребя бороду, говорил старик. — Не важнее, а требуется тоже. И ежели тебе сказать, так у хорошего бондаря за душой не одни бочки имеются. Есть поди и другое.

— А что?

— Ну что? Видел вон телегу? — Панкрат повертывался к окну, за которым громыхал воз, нагруженный глиной. — Думаешь, она катилась бы, не сделай я новые ободья на колеса? А дуга? Ежели бондарь настоящий, он ко всему прочему и полозья, и лыжи, и другое добро делает…

О своем толковали и девчонки, месившие за стеной глину.

— Ты чего, Наташка, стала? — спрашивала подругу Тамарка Череватенко. — Боишься ножки натрудить, да?

— Не боюсь. Я ведь топтала, да ты чего набросала в глину?

— А чего? Соломы да песку. Боишься ножки поколоть?

— Не боюсь, а все равно неприятно.

— Ишь ты! Неприятно! А дело делать надо или нет? Чтобы штукатурка держалась лучше и не трескалась, в глину надо добавлять соломы. Гляди, как топчутся Людка с Аришкой.

— И пускай. Я все равно надену резиновые сапоги.

— Ну и пожалуйста! Держи их за уши. А мне на нежности наплевать.

Девчонка тут же оставляла лопату и лезла босыми ногами как раз туда, куда бросала солому.

— А ну-ка потанцуем, подружки! Раз-два-три! Раз-два-три!

Каждому пионеру в бригаде нашлось особое место.

Митька, как уже сказано, пристроился к деду Панкрату. С того самого дня, когда его похвалили за находчивость с окнами, лопоухий не на шутку возомнил себя строителем и теперь старался вовсю, чтобы заслужить новую похвалу. То он подвешивал новый ставень, то ползал по крыше, раскатывая листы толя, то суетился на крылечке, распиливая доски или выметая строительный мусор.

Однажды ему пришлось выгребать из труб сажу, а потом плавить на костре вар. Петька с Колей как раз подвезли песок. Подбоченившись и расставив ноги циркулем, Митька посмотрел на них поверх котла.

— Петька! А Петька! Помнишь разговор про кем кто будет?

Белобрысый намекал на беседу, которая состоялась однажды на речке. Начал ее тогда, кажется, Луковкин. Лежа на песке вверх животом и глядя в голубую высь, он заметил в ней серебристую точку и, тыкая пальцем вверх, сказал:

— Вон, видали? ТУ-104. Рейсовый. Через час будет в Хабаровске, через два — в Чите. Красота! Годков через восемь такую птичку оседлаю и я. Полетаю над землей, а там на корабль — и в космос. Буду возить на Марс яблоки и шоколад.

— Мальчишкам хорошо, — вздохнула толстая Нюрка. — Им можно и в космонавты, и в моряки, и в пожарники. Девчонкам хуже.

— Почему хуже? — оперся на локоть Петька. — Скажешь, девчонок берут в космонавты меньше? Одна Валентина Терешкова? Так это ж только сначала, пока трудно. Годиков через пять станут брать и женщин. Да! Если по-настоящему захочешь да станешь учиться, тебя возьмут тоже. Ну, может, не самим космонавтом, так каким-нибудь техником или радистом. А то и этой… как ее? Бортпроводницей. Не все равно, что ли?

— Ну да! Никакой проводницей я не буду, — запротестовала Нюрка. — Хочешь знать, так я на твои планеты буду летать только в отпуск — мандаринов поесть да поглядеть, какие там люди. А жить на Земле стану. И работать дояркой… Чего улыбаешься? Думаешь, это пустяки? Ты вон собрался марсианам шоколад возить. А знаешь, из чего его делают? Из молока, масла да сливок. Вот!

— Ну и хорошо. Я ж разве против? — повернулся на другой бок Петька. — Будь себе дояркой, если нравится.

Убедившись, что над нею никто не смеется, Нюрка пошла дальше.