Август отправился в Южное селение. И не просто, а по делу, он шел с важным известием, судьба воспрепятствовала ему продолжать его деятельность. Уж теперь-то он потребует от нее ответа, пусть не удивляется, он ждал достаточно долго.

Как и в прошлый раз, Тобиас с женой вышли ему навстречу и пригласили в дом, но Корнелии в горнице не оказалось. Братишка Маттис сказал, он только что видел Корнелию в соседской усадьбе, Хендрик учит ее кататься на велосипеде.

Ага! Август остался доволен, похоже было, ее удалось отвадить от Беньямина. Он протянул Маттису крону и велел:

— Сходи-ка за ними!

В ожидании Корнелии с Хендриком он сидел, опершись руками на трость, и хранил молчание, ему хотелось приберечь свою новость до их прихода. Наконец они явились, на велосипеде, Корнелия примостилась у Хендрика на багажнике. Двое взрослых, да по ухабистой дороге — эдак недолго испортить тонкую механику. Однако Август не стал делать им замечаний, Корнелия была легонькая и худенькая, раньше-то она редко когда наедалась досыта.

— Хендрик, я ждал, что ты сегодня ко мне придешь, — сказал он.

— А зачем? — ответил Хендрик. — На завтра мне денег хватит.

— Ну а может, я хотел отдать тебе совсем другое распоряжение!

Повернувшись к Корнелии, Август спросил, нравится ли ей ездить на велосипеде.

Она сказала, что очень, до того это весело! А Хендрик вызвался ее обучать.

— Я подарю тебе дамский велосипед, — сказал Август. — А что я получу взамен?

— Да что ж я могу дать вам взамен?

— Ну а то, о чем мы говорили в последний раз?

— Хендрик, он ни о чем таком со мною не говорил, — сказала она, заливаясь краской.

При чем же тут Хендрик? Да никак они сидят и украдкой друг с дружкою переглядываются. А на Хендрике новая тужурка. Черт возьми, похоже, он снова сыскал ее расположение, как видно, ее прельстили велосипед и его высокая должность. Все это выглядело подозрительно.

Август решил, что пора обрушить на них свою новость:

— Хендрик, я больше не покупаю овец.

Все так и ахнули, а у Хендрика вырвалось:

— Вот те на!

— Ты, верно, думал, это будет продолжаться до бесконечности, ан нет.

— Гм! — произнес Тобиас. — Как же это так? Не взыщите, что спрашиваю.

— А вот как, — начал объяснять Август, — если в горах прибавится овец, им не хватит корму. Йорн Матильдесен и Вальборг специально спустились с пастбища предупредить меня. Больше они не могут принять ни одной овцы.

— Вот ведь какая напасть! — пособолезновал Тобиас.

Август принялся ругать пастбище, ругать на все корки: препаршивое, всего в милю длиной, где уж тут развернуться, корму — чуть, ну куда это! Нет, зря он тогда покинул Хардангерское плато, там у него было тридцать тысяч овец. Плато простиралось на десять миль, а стадо пасли пятьдесят пастухов.

О, опять эти невероятные цифры, они просто не доходили до слушателей.

— Так что, мне овец больше не покупать? — подавленно спросил Хендрик.

— Нет, ты же слышал. А те, что ты прислал сегодня, до того худущие, кожа да кости. Это ты недосмотрел.

— Не мог же Хендрик ощупывать каждую овцу, — вмешалась Корнелия.

— Я смотрю, у вас с Хендриком теперь закадычная дружба, — сказал Август, чем снова вогнал ее в краску.

Ну почему у него все комлем вперед и навыворот, вот и теперь эта парочка сидит, чуть ли не крутит любовь прямо у него на глазах! Он сказал, чтобы совсем уж не упасть духом:

— Сыграй-ка, Маттис, покажи, чему ты за это время выучился!

Нет, Маттис так ничему и не выучился, зато он притащил гармонь и взвалил ее Августу на колени. Хитрая, дьявольская уловка, чтобы Август не выдержал и сыграл! А разве у него подходящее для этого настроение? Он что, испытал перед этим живейшую радость, кого-то обнял? Положив трость на стол, Август стал перебирать клавиши, в свое время он слыл по этой части искусником, но тут гармонь была четырехрядная, а пальцы у него задеревенели от старости. От отчаяния и безысходности он заиграл вдруг песню о девушке, что утопилась в море, и стал себе подпевать.

И снова все ахнули, они такого не ожидали, они вообще ничего не ожидали, и меньше всего — что он будет петь. А он взял и запел. Лучше бы он не пел! Не то чтобы он так уж и осрамился, просто ему это не подобало, он и без того старик стариком, а тут и вовсе выставил себя на посмешище, вислые усы его подрагивали жальче некуда.

Слушателям сделалось даже неловко. Август с чувством выводил длинные куплеты, играл душещипательно, с переборами, и украшал проигрыши красивейшими аккордами, которые некогда стяжали ему славу, — все это так. Но пел-то — усатый старик, с водянистыми голубыми глазами. Смех и горе…