— А как же я буду с ним разговаривать?

— Я мигом обучу тебя самому необходимому. Я и тебе, Корнелия, предлагал поучиться, только ты отказалась.

— Постыдилась бы! — сказала ей мать.

— Иной раз она у нас дуреха дурехой! — извинился отец.

— Так что тебе, Хендрик, обеспечена исключительно хорошая должность, — продолжал Август. — Это не то что таскаться по усадьбам и скупать овец. Я теперь жалею даже, что все это затеял, тут невозможно развернуться и завести приличное стадо… хотя не такое уж оно и маленькое.

— Сколько же у вас сейчас овец? — поинтересовался Тобиас.

Август ответил с равнодушным видом:

— Две с чем-то тысячи.

— Две тысячи! — вскрикнул Тобиас.

И жена его тоже вскрикнула, хотя эта цифра была выше ее понимания.

Он врал по-глупому, он же знал, что Йорн Матильдесен и Вальборг непременно его поправят. Нет, он завирался поверхностно и необстоятельно, хвастался, что называется, с кондачка, без особой на то нужды и недальновидно. Фантазии ему было не занимать, он был готов к приключениям и хитер на выдумки, но глубины ему при широком размахе явно недоставало.

Корнелия сказала Хендрику словно бы в утешение:

— Ладно, Хендрик, зато ты получил новую должность.

Август неожиданно повернулся к ней и спросил:

— А я, Корнелия, — что получу я?

Тут Тобиас вдруг спохватился, что у него на дворе какое-то дело, и пошел к дверям. На пороге он остановился и позвал Хендрика и увел его к дровяному навесу, дескать, он хочет ему кой-чего показать.

— Ты не отвечаешь, — проговорил Август. — Так знай же, Корнелия, если я и делаю что для Хендрика, то это только ради тебя.

Она заерзала, ну до чего же ей все это обрыдло.

— Не начинайте снова-здорово! — попросила она.

— Постыдилась бы! — с укоризной сказала мать и вышла из горницы.

— Я предлагаю тебе то же самое, что и раньше, — продолжал Август, — причем от всей души и чистого сердца. Нет такой вещи на земном шаре, в которой бы я тебе отказал, так ты мне дорога. Сколько раз я в тяжелую минуту подумывал уехать от тебя и снова скитаться по белу свету, но не находил в себе сил, стало быть, для меня это не выход. Какой же ты сейчас дашь мне ответ? Неужто ты так надо мной и не сжалишься?

Внятные, нежные слова, сватовство. Она перевела взгляд на окно, чтобы не видеть его подрагивающих усов, на которые и до этого не могла смотреть без легкого отвращения.

В окно она увидела Тобиаса с Хендриком. Они уже сходили к дровяному навесу и вернулись обратно, и стояли теперь возле велосипеда и разговаривали. Похоже, Хендрик порывался уйти, а Тобиас не отпускал его.

Август ждал и ждал, но так и не дождался ответа. Корнелия ерзала на стуле, ей было невмоготу сидеть рядом. Как и в тот раз, он попытался ее обнять, но она увернулась. И отрезала:

— Оставьте меня в покое!

Только это не помогло, он продолжал упрашивать, разве ее убудет, если она посидит чуток у него на коленях, они считай что одни, никто и не увидит…

Она:

— Не стану я сидеть у вас на коленях. И не просите.

Другие с ним так не разговаривают. Да вот хотя бы горничные в усадьбе, они были бы куда как рады за него выйти.

— Чего же вы тогда прибедняетесь?

Вошел Хендрик. Ему таки удалось вырваться.

— Хорошо, что ты пришел, — сказала Корнелия.

— Да? — спросил он. — Почему это?

— Все, больше я ничего не скажу, — ответила она, и подошла к нему, и стала выказывать ему свое дружеское расположение.

Август поднялся и собрался уходить. Досадуя на то, что Хендрик, того и гляди, оттеснит Беньямина, он сказал:

— Негоже тебе, Корнелия, заводить шашни со всеми подряд. Ты что, забыла, что вашу с Беньямином помолвку должны были огласить в церкви?

Корнелия ответила:

— Я твердо не обещалась. Хендрик, ты этому не верь.

Возвращаясь домой, Август убеждал себя, что не все еще потеряно, в душе у него по-прежнему неистребимо жила надежда. Корнелия держала его трость у себя на коленях и сама похвалила его игру…

Из-за кустов вышла Осе и стала у него на дороге.

Падаль и шваль, лучше-ка обойти ее подальше, чтоб не запачкаться.

А она что-то такое бормочет, и кривляется, и пророчит ему беду, и сплевывает, словом, проделывает все свои фокусы, которыми привыкла пугать добрых людей.

Вот мерзопакостная баба, ну да он возьмет ее лаской, вот именно, он обойдется с ней мягче мягкого, мы просто над ней малость потешимся.