— Я сожалею, что не захватил с собой стула.

Консул, казалось, целиком ушел в работу, он даже не поднял глаз.

— Неужели, — спросил уязвленный адвокат, — вы хотя бы на одно мгновенье могли подумать, что я действовал в своих собственных интересах?

— Я об этом вообще не думал, — соизволил наконец ответить консул.

— Что я могу извлечь из этого личную выгоду?

Молчание.

— Отмалчиваетесь. Между прочим, мне наплевать на то, что вы думаете! Подавайте на меня в суд, если вы так ребячливы, только вы ничего не добьетесь. Банк не выдавал вашему отцу расписок об уплате долга, а присяга старикана Йонсена — еще не расписка. Надеюсь, вы меня поняли.

Он, видно, был вне себя, не владел собой. В то же время упорство, с каким он настаивал на своем, доказывало, что он не притворяется, что он, пожалуй, и впрямь ни о чем не подозревал. Его жадность была общеизвестна, в своем мелочном корыстолюбии он не упускал ни одной возможности, сулившей ему хоть малейшую прибыль, будь то почтовый сбор или же плата за снятие копии с документа всего в несколько строк. Выступал ли он сейчас в роли строгого инкассатора исключительно в интересах банка? Или же он всерьез рассчитывал прижать многочисленных должников консула? Он неминуемо должен был навлечь на себя подозрения. Взять расписки, о которых он говорил, — он что, надеялся, за давностью лет он и затерялись? Но чего он в таком случае добился бы? Ничего.

Й. К. Петтерсен — каков этот человек был сам по себе, не важно, однако его упрямство и необузданная предприимчивость принесли столько вреда, что это не могло пройти без последствий и затронуло не только его самого, но и других, в особенности редактора Давидсена, который, что называется, смог теперь показать, на что он способен.

Гордон Тидеманн переговорил с матерью — с возрастом он так и не сделался самостоятельным. Она коротко и ясно отсоветовала подавать в суд, обосновывая это тем, что «весь Петтерсен того не стоит».

— Пойди лучше потолкуй с судьей, — сказала она.

Нет, сын был решительно против, его совсем не привлекала мысль тишком искать помощи, тем более у человека, которого он однажды принимал у себя в гостях.

— Так он же председатель правления банка, — возразила мать.

— Тем хуже, — ответил сын.

Ну и чудак этот Гордон!

Больше всего он досадовал на себя самого, потому что не позаботился вовремя аннулировать старую сберегательную книжку.

— А что, если бы старик Йонсен умер!

— Так он же не умер, — улыбнулась мать.

— Ну а если бы! Тогда б он не мог присягнуть, а расписки пропали. Я заслуживаю порки, определенно заслуживаю! Я бы не стал говорить об этом, если бы ничего не понимал в бухгалтерии, но я такие вещи знаю от и до. Я обшарил всю контору, переворошил все серые конверты, в которых отец хранил важные бумаги. Но эти две злосчастные расписки как в воду канули.

Мать:

— А может, они тут, в усадьбе?

— Откуда я знаю! Хотя, между прочим, они были выданы здесь, на собрании правления.

— Я поищу, — сказала она.

Гордон Тидеманн был озабочен. Вся эта несообразная история с адвокатом приключилась очень не вовремя. Скоро ему понадобятся деньги, несколько тысяч, чтобы перекрутиться, только он не намерен идти за ними к Петтерсену. Ни за что!

Приехав после обеденного перерыва в контору, он был не в настроении, ему не работалось. Правда, при чтении лежавшего на конторке сообщения на душе у него несколько прояснилось: поступил большой заказ на новую партию товаров от его агента с хельгеланнского маршрута. Этот парень умел-таки сбывать дорогие предметы женского туалета. Он даже продал энное их количество самому Кноффу, женатому на Лилиан, сестре Гордона Тидеманна…

В контору пожаловала старая хозяйка. От быстрой ходьбы она разрумянилась и еще больше похорошела.

— Надо же, какие у тебя теперь красивые стулья! — воскликнула она.

— Ой, только не садись! — вскричал Гордон Тидеманн.

А она и не думала садиться, она подошла к нему и положила перед ним какие-то бумаги и, улыбнувшись, стала ждать, как он отреагирует.

— Что это такое? Старые памятки, записки на клочках, и отец все это хранил! Не может быть, чтобы ты нашла… — Он даже вздрогнул: там были две расписки директора банка Йонсена.

— Ха!

Ну да, все годы, что старая хозяйка была замужем, ей приходилось пришивать к мужним жилетам внутренние карманы, и так всякий раз, когда покупался новый жилет. Догадавшись перетряхнуть жилеты покойного и проверить в карманах, она и обнаружила эти расписки. И решила вручить их сыну, не дожидаясь его прихода домой.

— Ну и молодец же ты, мама! — сказал Гордон Тидеманн.

Он был ей бесконечно признателен. Не потому, что две старые расписки имели для него такое уж большое значение, но они отыскались, и его самолюбие было удовлетворено.