И в этот момент, Карпов, до отказа закинувший голову, как в настоящем самолёте, потерял равновесие и, взмахнув ногами, с грохотом полетел со стола назад, всем телом на кучу табуретов, свалив ведро с грязной водой. Следом упал его штурманский портфель.

Пока Карпов копошился среди обломков табуреток, в казарме стояла гробовая тишина. Курсанты отводили глаза, с трудом сдерживая смех. Они не знали как себя вести. Лётчик для них непререкаемый авторитет, полубог, а тут такое...

Всех выручил командир роты. Громко ступая, он со свирепым лицом ворвался в казарму, всем своим видом показывая крайнюю степень негодования:

– Бородин!!!! Где дневальный?!!! Что за бардак? Час прошёл ничего не сделано...

– Товарищ капитан, не успели наряд назначить. Там на тумбочке телефон, я думал на первое время достаточно...

Бородин внимательно посмотрел на командира роты. Шутка прошла?.. Не прошла:

– Сейчас всё сделаем, товарищ капитан.

– Поздно, Бородин! Всем сержантам в выходной зачёт по уставам, всем рядовым два часа строевой подготовки. Так что ваши балалайки в субботу не понадобятся... Я звонил в училище, завтра прибывает первая партия самолётов, соответственно часть ваших командиров и инструкторов завтра будут здесь. К утру лагерь должен блестеть как пасхальное яичко. Аллеи програбить, засыпать свежим песочком, деревья, бордюры побелить, в спортгородке всё покрасить. В туалетах и умывальниках всё должно блестеть. Задача по наведению порядка в казармах не снимается. Можете работать всю ночь. Меня интересует только конечный результат. Всё ясно?

– Нет, не всё...

– Ответ не правильный! Приступить к выполнению!

– Есть!

Старший сержант Бородин, вне себя от злости, резко, козырнув, повернулся кругом и едва слышно пробормотал сквозь зубы: "Сволочь, пехота, блин..."

Капитан Грицай похоже, что-то услышал, но посмотрел вслед уходящему сержанту равнодушно. Он прекрасно знал, что через несколько лет, старший лейтенант, а может капитан Бородин заявится к нему в гости проездом, с бутылочкой хорошего коньяка и в дальнейшем будет присылать поздравления с праздниками и приглашать на семейные торжества, на которые он, Григорий Грицай, конечно же не поедет, потому, что таких Бородиных у него несколько сотен.

А сейчас он подошёл к сидящему с унылым видом на полу Карпову:

– Живой?

– Да что-то неудачная какая-то петля получилась...

– Да ладно тебе! Нужна им твоя петля! Им лишь бы ничего не делать.

– Я хотел тебе помочь.

– Ты и помог, как мог. Каждый учит своему: ты петли крутить, я службу нести...

Грицай сверху, искоса посмотрел на Карпова. Увидев улыбку на его лице, подал ему руку, помог встать. Тот отряхнул брюки, поднял свой портфель и пошёл к входу. В дверях задержался, махнув на прощание рукой, и, выйдя из казармы, скрылся в ближайших кустах сирени.

2

Все курсанты ничего не имели против наведения порядка в лагере. Пусть вместо унылой прошлогодней листвы будет свежая трава, пусть в умывальниках блестят краники, в казарме всё в строгом порядке и ни одной пылинки, а возле столовой пахнет жареной картошкой. Более того, каждый из них был абсолютно уверен, что именно такие условия и должны быть созданы для него. Вот только делать это должен кто-то другой. Дома, например, это всё делала мама. Многие из них рассуждали так: я приехал сюда, что бы стать лётчиком, а не красить бордюры. Пусть Грицай их красит. Этот тупой, в курсантском понимании, солдафон, ничего в жизни кроме устава не читавший, с утра до вечера озабочен одним: как отравить им жизнь. Вот пусть и займётся полезным делом. Раскомандовался тут. Ничего, недолго осталось, вот приедут лётчики...

Они ждали лётчиков как манны небесной. Почему-то среди курсантов младших курсов всегда бытовало устойчивое мнение, что лётчики ненавидят офицеров курсантских батальонов и, при первом удобном случае, ставят их на место, принародно унижая, а затем с позором прогоняют и принимаются командовать сами. И у курсантов начинается райская жизнь... Убеждение это базировалось на сильно приукрашенных рассказах старшекурсников, а так же на огромном желании выдать желаемое за действительное.

В те времена, после поступления в училище, на первом курсе курсанты проходили общевойсковую подготовку и имели статус военнослужащего срочной службы. Жили в казарме по общевойсковым законам, и с нетерпением ждали отъезда в лагеря для лётной практики, с началом которой многое менялось.

Первое и самое приятное изменение, это расставание с командирами рот и взводов. Капитан Грицай действительно пробудет в лагере всего несколько дней и уедет. Но не потому, что его кто-то прогонит. Для лётного состава он что есть, что его нет. Просто командир роты на это время не нужен. Рота реорганизуется и курсанты распределяются по эскадрильям, звеньям и экипажам. Жизнедеятельность организуется по другому распорядку, который в корне отличается от общевойскового. И это не чья-то прихоть, это необходимость. На лагерном аэродроме, как и любом другом, редко можно увидеть повседневную форму и погоны, все в комбинезонах; строем не ходят, построения используются только для проверки личного состава или для доведения общих указаний. Общевойсковые команды не приемлемы. Эти и многие другие изменения ставшего уже привычным уклада жизни и создаёт у курсантов ложное ощущение той самой "райской жизни".

Но это всё впереди. А сейчас - белить деревья, заканчивать уборку. Что там не говори, а Грицай, добился своего. Лагерь преображался на глазах. Нельзя сказать, что курсанты работали с огоньком. Работа кипела только там, где поблизости был кто-то из офицеров. Как только офицер удалялся, эффективность работ резко падала, но кипучая деятельность начиналась там, где этот самый офицер появлялся.

А было офицеров всего трое: командир роты капитан Грицай, начальник штаба майор Карпов и начальник комендатуры майор Сердюк, имевший кличку "кардинал". Когда-то кто-то в разговоре разделил его фамилию на два слова - Сэр Дюк. После этого, проводя аналогию с Дюком Ришелье, ему и дали эту кличку. Но чаще его называли просто Демидыч. Он был хозяйственный, деревенских корней мужик, умевший всего понемногу и просто незаменим, когда нужно что-нибудь достать, приспособить, слепить.