Он не помнил подробностей, не знал, каким образом и во сколько вернулся, как лег спать. В сознании мелькали разрозненные картинки, состоящие из перепачканного кровью лица и дьявольски черных глаз партнерши, а в ушах отдавались эхом ее стоны и монотонный гул, подобный которому возникает при повышенном давлении. Мир вокруг плясал, искажая действительность, стороны света беспрестанно менялись местами, пол и потолок растягивались и сужались, приближались и удалялись, и в какой-то момент Дима не понимал, где он находится - на полу или на потолке. Боль и наслаждение смешались, образовав немыслимый коктейль, в коем вспыхивали искры желания и похоти. Истинное сумасшествие. Доведенный до неистовства, Дима рычал и выл, сливаясь с Анфисой в безудержном экстазе.

Он практически уверовал, что оказался под действием какого-то наркотика, только не понимал, когда и как принял его. И намеревался выяснить это, поговорив с Анфисой перед уходом из деревни.

– Прочтешь или нет?- Послышался заспанный голос Савицкой.

Сообщение...

Дима разблокировал планшет и уставился в экран. Погружаясь в текст, он холодел с каждым прочитанным предложением, а, дойдя до конца, не поверил своим глазам, и перечитал еще раз с самого начала. Каждое слово по-прежнему оставалось на своем месте.

Заметив, как Краснов переменился в лице, Катя приподнялась на локте и тихо спросила:

– Что там?

Дима ответил не сразу. Какое-то время он сидел неподвижно, гипнотизируя экран. Затем прошелся по тексту в третий раз и, повернувшись к подруге, сообщил:

– Это Штелль.

– Я поняла, что это Штелль,- сорвалась Савицкая. Ее начинал раздражать этот тюфяк. Некогда веселый и уверенный в себе молодой человек на глазах превращался в тряпку, и на это было больно смотреть. А ведь раньше он ей нравился. Но сейчас...

Сейчас Краснов напоминал ей отца, подкаблучника с тридцатилетним стажем, бесхребетное существо (как выражалась мать после очередного скандала), не имеющее своего слова и мнения, никчемность, живущую под суровым гнетом матриархата, давно позабыв, каково это - ударить кулаком по столу, и тем самым решить вопрос в свою пользу.

Катя всегда жалела отца, но в это самое мгновение она вдруг осознала, что то была не жалость, а ненависть. Надежно замаскированная ненависть. И ей стало страшно. Еще до того, как Дима заговорил. Она испугалась себя; своей истинной натуры, доставшейся от матери. Испугалась этого места... и сообщения, полученного вопреки отсутствию сигнала.

Немного успокоившись, Дима прочитал:

– "Если вы решили меня разыграть, то вам это удалось. Если же нет, советую незамедлительно явиться в лагерь. Я не знаю, где вы находитесь и что там видите, но по переданным вами координатам нет никакой деревни. Как, впрочем, и во всей округе. Половину вечера я потратил на телефонный разговор с профессором Найдёновым из Московского Государственного Архива, который и подтвердил каждое мое слово. Деревня с таким названием, действительно, существовала, но в 42-ом году она была уничтожена фашистами при наступлении на Сталинград".

– Да ты, бл...дь, прикалываешься,- Савицкая вскочила на ноги, готовая кинуться на друга с кулаками.- Что за ху...ню он несет? Как, скажи мне, тут нет деревни, если мы уже два ё...аных дня...- тут она осеклась и застыла, хлопая глазами в недоумении.

Спальное место Игоря Степановича пустовало. И, по всему видимому, он не объявлялся со вчерашнего дня.

– Где Баранов?- Спросила она, уставившись на Диму.

– Не знаю,- парень пожал плечами, затем перевел взгляд на распахнутую дверь. Снаружи лил дождь. Образовавшиеся у порога лужи затекали внутрь мелкими ручейками. Несколько раз громыхнуло. Сверкнула молния, пронзив свинцовое небо огненной стрелой.

– Он, что, ночевать не вернулся?

– Да я без понятия. Пришел, и спать лег сразу. Его, вроде, не было.

– Я ничего не понимаю. Допустим, Игорь Степанович остался у Шулепова...

– Или у Багауловых,- поправил Краснов.

– Какие еще Багауловы?

– Соседи. Я вчера видел, как он со Львом Борисовичем к ним заходил.

– Ты уже со всеми познакомился?- Съехидничала Катя.

– Нет, мне Анфиса про них рассказала...

– Кто бы сомневался,- Савицкая вновь ощутила неудержимый приступ гнева.- Как же вы меня достали! Хорошо, смотрю, устроились. Один баб дрючить ходит, другой бухает. А я в сарае сижу, как дура, жду их. Еще и этот козел старый с картой разобраться не может,- она указала рукой на планшет.- В общем, ты как хочешь, а я сваливаю.

Катя хотела, было, двинуться за рюкзаком, как вдруг Дима затряс головой, словно пытаясь избавиться от навязчивых видений, и уставился на нее непонимающим взглядом.

– Почему ты мокрая?

Первым желанием было выдрать ему в волосы, но этот порыв быстро прошел. Мысли смешались, одновременно хотелось и рыдать и драться. Страх нарастал с каждой секундой, проведенной в деревне. Не о такой практике она мечтала. Загадки совершенно иного рода будоражили ее любопытство.

А ведь первые неприятные мысли появились еще тогда в поезде, заставив сердце биться интенсивнее. Сейчас же стало намного хуже.