– Да, Господин, - задрожав от страха ответила я.

Он словно почувствовав мой страх и возбуждение, криво усмехнулся.

– Ну а Ты кто у нас? – повернулся он к стоящей рядом со мной рабыне.

– Эмили, - отозвалась девушка позади меня.

– Ты ведь тоже будешь хорошо себя вести, разве нет, Эмили?

– Да, Господин! – ответила она не менее испуганно, чем я.

Надсмотрщик отошёл от нас, и повернулся лицом к строю.

– Вы все рабыни, - объявил он. – А я - Боркон, ваш мастер плети. И в пределах этих стен Вы всё равно, что мои собственные рабыни и всеми способами. Это понято?

– Да, Господин, - пролепетали некоторые из девушек.

– Громче!
– рявкнул он, - все вместе!

– Да, Господин!
– хором закричали мы.

– Теперь Вы будете работать, жрать, пить, спать, мечтать и даже течь и ссать по моей команде, - сказал он.

– Да, Господин! – ответил ему дружный хор женских голосов.

– Если в ком-либо из Вас ещё сохранилась гордость или храбрость, я выбью из Вас эту дурь. Я выбью из Вас всё, что будет мешать Вам стать хорошими рабынями. Ну, так что? Есть здесь кто-то, кто сохранил в себе гордость или храбрость?

– Нет, Господин! – прокричали мы.

– А я сохранила, - вдруг громко заявила Лута.

– Шаг вперёд, и встать на колени, - приказал Боркон.

Лута повиновалась. И хотя она была крупной, сильной женщиной и, возможно, случись нам драться, избила бы любую из нас, тех, кто были меньше и слабее, но по сравнению с Борконом, она выглядела маленькой, и становясь перед ним на колени, вдруг показалась робкой и слабой.

– Ты кто? – спросил надсмотрщик, разглядывая коленопреклонённую фигуру.

– Лута, Господин, - представилась женщина.

– И сколько же времени Лута была рабыней? – поинтересовался Боркон, отстёгивая плеть со своего пояса.

– Неделю, Господин, - ответил та.

– Удивительно, что женщина, такая как Ты выжила так долго, -усмехнулся он. – По-моему, к настоящему времени, Ты уже должна быть убита.

– Господин? – запнувшись пробормотала она.

– На четвереньки, - скомандовал надсмотрщик, и Лута не раздумывая встала на руки и колени.

И тут он ударил её. Через мгновение, с недоумением в глазах, рыдая и задыхаясь, Лута уже валялась на животе на камнях двора, превратившись из ещё недавно гордой женщины, в выпоротую рабыню.

– А разве не предполагается, что Ты должна стоять на карачках? – ядовито поинтересовался Боркон.

Лута содрогаясь от рыданий, с трудом поднялась на четвереньки.

– Чтобы ни у кого из Вас, грязных животных, не оставалось сомнений относительно Вашей судьбы, знайте, я имею право, если пожелаю, - объявил он, обращаясь ко всем, - забить Вас до смерти, или просто убить любую из Вас.

Лута сжалась и задрожала.

– А в Тебе я и вовсе не нахожу особенной нужды, - сказал он, уже обращаясь к ней. – Может Ты сама назовёшь мне хотя бы одну причину, по которой я не должен накормить Тобой слина этим вечером, потому что сам я не вижу ни одной.

– Господин? – непонимающе спросила она.

– Ты - рабыня, - прорычал он.
– Ты либо работаешь, служишь и отдаёшься, либо подыхаешь. Так и быть в первый раз я позволю Тебе самой принять решение.

– Господин?
– спросила она, явно напуганная его словами.

– Решение за Тобой, рабыня, - усмехнулся он.
– Выбирай, что Тебе лучше, слушаться, или вместе со мной пойти кормить слина. Меня устроит и то, и другое.

– Пожалуйста, Господин! – заплакала Лута.

– Так что Ты для себя решила, хочешь служить и отдаваться, или сдохнуть в зубах слина? – настаивал он.
– Я буду настолько добр с Тобой, что дам десять инов, на раздумье. Раз! Два! Три!

– Я буду служить! – отчаянно закричала она.

– А теперь, повтори яснее, - потребовал он.

– Я хочу служить и отдаваться! – прорыдала Лута.

– И безоговорочно?
– уточнил Боркон.

– И безоговорочно! – добавила она.

– Желаешь ли Ты служить и отдаваться, и без каких либо оговорок, -переспросил он.

– Да – сказала она, и сама повторила: - Я желаю служить и отдаваться без любых оговорок!

– А теперь ответь мне, Ты умоляешь меня, чтобы я позволил Тебе служить и отдаваться, и без каких либо оговорок, - спросил надсмотрщик.

– Да! Да, - отозвалась она и эхом повторила: - Я умоляю позволить мне служить и отдаваться, и без каких либо оговорок!

– Теперь Ты можешь поцеловать мои ноги.

Лута, безнадёжно, испуганно и кротко поцеловала ноги Боркона.

– Ещё, - приказал мужчина.

– Да, Господин, - прошептала рабыня, припадая губами к его ноге.

– Ну что, и где теперь твоя гордость? – поинтересовался мастер плетей.

– Её больше нет, Господин, - всхлипнула Лута.

– А куда делась твоя храбрость?