Пока они шли, стало тепло, а потом жарко — день вступал в свои права. Карабкаться на гору при таком солнцепёке было довольно тяжело, но Ральф помнил, что Джек его не звал, и теперь мучился молча.

Свиное логово, и впрямь, оказалось на старом месте. Давно никем не пуганые свиньи валялись в теньке, разморённые и не чующие опасности. На самом деле, опасности и не было, Джек ведь явился сюда не убивать, а только убедиться, что еды на острове снова вдоволь. У них и самих было порядочно свиней в загонах, но дикие свиньи в любом случае были подспорьем.

Джек повернулся к Ральфу и прошептал одними губами:

— Две матки, видишь? Завтра изловим поросят и отнесём в загоны.

Ральф одобрительно кивнул и горько подумал: эх, вот если бы сразу так. Как Хрюша и говорил.

Они ушли беззвучно, не потревожив спящее стадо. Стало невыносимо жарко, и Ральф проклял себя за то, что пошёл с Джеком. Тем более что путь назад, самый короткий и лёгкий, лежал через Поляну Голубых Цветов, с которой было связано столько воспоминаний, и хороших, и плохих, тревожить которые не хотелось.

Здесь они с Саймоном оглядывали остров в первый день. Здесь они нашли мёртвого лётчика, про которого кричал Саймон, когда племя раздирало его на части.

Конечно, поначалу они не подходили к Поляне Голубых Цветов — от неё далеко и во все концы несло запахом гниения. Несколько лет дикари боялись и сунуться на гору, где тлел несчастный «зверь», которого так испугались близнецы. Но потом, став постарше и посмелее, Джек приказал притащить лётчика в крепость. Скафандр выкинули, ткань парашюта натянули над палатками охотников, а голый коричневый скелет повесили над троном Джека. Выглядело мерзко и устрашающе, как раз так, как Джек любил. Бурые поначалу кости побелели на солнце и теперь, когда к ним все привыкли, не вызывали ни гадливости, ни благоговейного трепета.

И всё-таки, на Поляне Голубых Цветов тянуло остановиться и подумать. Первым остановился Джек. Он сложил ладони и прикрыл ими глаза от солнца, оглядывая бесконечную голубую даль. Ральф встал рядом и тоже посмотрел на океан. Джек улыбнулся своим мыслям, и лицо его вдруг стало совсем человеческое и не страшное.

— Помнишь?

Ральфу не надо было слышать продолжение, чтобы понять, что Джек говорит о разведке. О первом дне их единства, об их первоначальной дружбе.

— Помню. — Ральф тоже улыбнулся. Тогда всё было совсем иначе, тогда остров был райским уголком, где можно было отдохнуть и повеселиться до приезда взрослых. Но взрослые не явились и не забрали их. А теперь они, кажется, сами стали взрослыми.

— Скажи, а ты когда-нибудь задумывался, почему у нас всё пошло ТАК? — Ральф повернулся к Джеку и всмотрелся в его хищный профиль.

— Чего задумываться, если я знаю?

Такого ответа Ральф не ожидал, и теперь его разбирало любопытство.

— И что же ты знаешь?

— Из-за тебя.

Ральф ошарашенно посмотрел на Джека, сомневаясь, правильно ли расслышал.

— Из-за… меня? По-моему, из-за тебя!

— Нет, Ральф. Мы с тобой могли бы быть равными по силе. Каждый отвечал бы за своё: ты с малышами за костёр, я с охотниками за мясо. Но тебе понадобилось прибрать к рукам всех сразу. Тебе, знаешь, вообще следовало поменьше выставляться.

— Но… — Ральф задохнулся и возмущённо покраснел. — Но я ведь был прав!

— В этом твоя беда, Ральф. Тебе кажется, что ты всегда прав. Но давай ты посмотришь на всё, что произошло, моими глазами. Мы попали на остров, и все выбрали тебя главным. Хороший из тебя получился лидер? Да нет, не очень. Никто у тебя не работал, все знай только болтали на собраниях да нарушали правила. Надо было меня главным сделать, с самого начала.

— Ну, теперь ты главный. И что, это как-то решило хоть одну нашу проблему?

— Это было несправедливо, — Джек пропустил замечание Ральфа мимо ушей. — Все выбрали тебя, и ты сказал, что хор остаётся мне. А в итоге, когда я забрал свой хор на охоту — свой, чёрт возьми, хор — ты закатил такой скандал, что… — Джек помолчал. Его вдруг так потянуло на откровенности, что он понял: ещё чуть-чуть, и он выболтает всю свою подноготную. — А, к чёрту. Я хотел быть главным, Ральф, но выбрали эти идиоты тебя. Тогда — и это логично — я должен был стать вторым по старшинству.

— Но так и было!

— Нет, Ральф, так не было. При тебе вечно ошивался Жирняй со своими нотациями и нытьём. И чуть что, ты бежал плакаться и советоваться к нему. К нему, а не ко мне. И я был прав, когда говорил, что нам мясо нужно, а ты меня не слушал. И я готов был простить тебе твою упёртость, но в тот день, когда я впервые добыл мясо, я тебя возненавидел. Потому что я делал свою работу. Я принёс мясо, и я… Я знаешь как был счастлив? И знаешь, как я хотел поделиться этим счастьем с тобой? Я правда жалел, что тебя с нами не было. Но так случилось, что именно в этот день, в этот час мимо прошёл корабль. Я виноват в этом? Нет. Я виноват в том, что забрал близнецов с поста. Но они, чёрт возьми, мои охотники, и я имел право их забрать. Ты так кричал, обвинял меня во всех смертных грехах, даже вынудил извиниться перед тобой публично. Ты мой триумф сделал позором. А теперь ответь мне на вопрос, который мучает меня все эти годы. Если помнишь, конечно. В тот момент, когда я охотился, что делал ты?