Пересиливая тревогу, Антон нерешительно потянул на себя ручку.

Вместо зала с траурным столом и большой солидной компанией он увидел длинный узкий коридор, выкрашенный до уровня груди зеленой тягостной масляной краской.

Две двери по обеим сторонам коридора, еще одна, такая же темно-деревянная в конце, оконце справа под потолком, длинное, поделенное на квадраты - и все.

Из оконца лился прежний яркий желтый свет, смешивался со светом редких электрических ламп самого коридора.

Он проверил, все двери кроме последней - той, что в торце, были заперты. А последняя выводила в другой коридор, расположенный перпендикулярно первому. В новом было точно так же - зеленая краска до груди, под потолком - поделенное на квадраты оконце во весь коридор. И две двери на противоположных концах.

Музыка сделалась громче, словно играли совсем близко. А еще послышались дробные и частые стуки - точно били по старой клавиатуре, или того более - по печатной машинке докомпьютерной эры.

Антон осторожно продвинулся до середины коридора и остановился, прислушиваясь. Машинка стучала совсем близко. И не просто так, а вслед за голосом, бархатистым и интеллигентным.

"Для этого острым эфиопским ножом срезают подошвы целиком. Считается важным срезать кожу одним движением, не оставляя на ноге лоскутов кожи..."

"Лоскутов кожи",- повторил деловой женский голос.

"Повторяя при этом слова "Как не придет вред от этого, так и не ступят ноги Имярека".

"По-моему, здесь пропущено слово", - произнес женский голос, после чего стук прервался.

"Почему? Ничего не пропущено".

"Предложение не звучит", - настаивал женский голос.
– "Как ни придет вред. Так не ступят ноги. Никакого смысла. Это ничего не скажет читающему".

"Здесь обратная логика, - пояснил голос.
– Нужно понимать от конца предложения. Ведь идея не в точном следовании указаниям. Мало ли что напишут. Соврут еще при этом, или добавят. Или слово пропустят. Зевнут и пропустят... Так вот, замысел заключается в создании настроя. Позиционировании своего отношения. Выстраивании правильного определения, кто ты, и кто они. Поэтому, все просто: теперь больше не натопчет, мерзавец. По только что помытому своими ножищами не потаскается. Получай, что заслужил".

Голоса стихли, утонув в новой очереди стуков. Антон не дождался продолжения разговора и осторожно пошел дальше.

Вот как понимать услышанное, подумал он, как определить - было ли это бессмысленной игрой своего подсознания, балующегося с прошлым, или тонкое и двусмысленное предупреждение. Не топать грязными ножищами по намытому. Соблюдать чистоту...

Антону показалось, что он уже был когда-то в подобном месте, туманном, тоскливом и одиноком. Только тогда, в давнем сне, под небом с фиолетовым оттенком присутствовала зеленая лужайка, подстриженная накоротко и смоченная туманом, длинная серая высокая стена - чтобы любопытным нельзя было вот так взять и перемахнуть через нее, и дорога, льнувшая к стене.

В одном месте стена разрывалась площадью с фонтаном и открывался срез вот таких коридоров, только тогда более солидных, с отделкой, колоннами, мрамором и декором, коридоров, при виде которых возникало уверенное ощущение, что тут, в переплетении, перехлестывании без начала и конца помещаются книги. Неважно, судьбы или предписаний, главное, что помещаются, и в них заключено все, что относится к тебе и всем девяносто или больше миллиардам душ, неважно, прошлых, настоящих или будущих.

Он дошел до конца второго коридора и открыл ее. Дальше снова был коридор, точь-в-точь, как первый. И двери в нем располагались точно так же, как в первом.

Показалось поначалу, что он вышел именно в коридор номер один, и от этой мысли тревожно замерло, сжалось под ложечкой. Потому что со всей очевидной неумолимостью получался лабиринт, бесконечное пересечение узких, метров в тридцать переходов, переплетающихся, перехлестывающихся, как лента мёбиуса, без начала и конца.

Антон поспешно вернулся обратно и вздохнул с облегчением, когда дверь вывела его в зал ожидания.

Разумеется, где-то в глубине зеленой краски, яркого света, узких окон и деревянных дверей, покрашенных то ли краской, то ли некачественным лаком, могло находиться нечто иное - выход, или даже та самая, из сна площадь с фонтаном, но проверять этого не хотелось ни в какую. Не хотелось, и все.

Антон, оглянувшись на пустой зал еще раз, вышел на перрон.

На перроне сидел на корточках мальчик лет двенадцати и что-то перебирал на асфальте перед собой.

Антон попытался что-то сказать, но в пересохшем горле не нашлось слов, и он просто остановился в метре от мальчишки.

– Привет, - без интонаций сказал мальчик, не поднимая головы.

Куртка на нем была потерта в нескольких местах, а часть воротника и плечо занимало большое темное пятно.

– Привет, - выдавил из себя Антон.