Первоначальный план состоял в том, чтобы начать атаку ранним утром 17 октября. Войска должны были получать приказы М.И. Кутузова через А.П. Ермолова, начальника Главного штаба объединенных Первой и Второй армий. Однако вечером 16 октября Ермолов отправился на обед в ставку одного из своих друзей-генералов, и его не смогли найти, поэтому нападение пришлось отложить. Ермолов в своих мемуарах умалчивает об этом эпизоде, и это отнюдь не единственный случай, когда этот источник требует критического прочтения. По-видимому, А.П. Ермолов отказался сотрудничать, поскольку полагал, что идея нападения принадлежала Л.Л. Беннигсену и не принесла бы самому Ермолову особенных лавров, но, возможно, подобный ход мысли чересчур груб. Кутузов был более чем когда-либо на протяжении всей кампании раздражен неразберихой, возникшей 16 октября [428] .

Эта неразбериха явилась отражением неупорядоченности внутри структуры командования армии. К тому времени М.И. Кутузов уже сильно не доверял главе своего штаба Л.Л. Беннигсену, но пока что не мог от него избавиться. Вместо этого он взял к себе в штаб П.П. Коновницына, официально — на должность дежурного генерала, но на самом деле в качестве замены Беннигсену. А это неизбежно привело к усилению взаимной неприязни между Кутузовым и главой его ставки. Более того, при всех достоинствах Коновницына как полевого командира, он не имел ни должной подготовки, ни склонности к работе в ставке.

К середине октября Кутузов и Беннигсен своими совместными действиями поставили М.Б. Барклая в столь унизительное положение, что заставили его просить об освобождении от должности [429] . В этой ситуации логично было бы распустить весь штаб соединенных Первой и Второй армий и передавать приказы Кутузова непосредственно корпусным командирам. Однако поскольку общая структура армии была установлена указом императора, лишь он мог разрешить подобное изменение. Тем временем А.П. Ермолов негодовал как по поводу того, что П.П. Коновницын стал членом командного звена, так и по поводу того, что его некомпетентность создавала Ермолову дополнительные проблемы. Таким образом, среди высшего командования армии царила неразбериха, причиной которой была путаница в том, что касалось распределения властных полномочий между старшими офицерами, при этом ситуацию серьезно усугубляло личное соперничество между ними. Н.Н. Раевский, командовавший 7-м пехотным корпусом, писал в то время, что старается держаться как можно дальше от штаба — этого рассадника интриг, зависти, эгоизма и инсинуаций [430] .

Отложенная на один день атака началась ранним утром 18 октября. Согласно плану, кавалерия графа В.В. Орлова-Денисова должна была пойти в нападение из располагавшегося на правом фланге линии русских леса, смять левый фланг Мюрата и ударить ему в тыл. По левому флангу Орлова-Денисова должна была поддерживать состоявшая из двух корпусов колонна под командованием генерала К.Ф. Багтовута. За Багговутом должна была выступить еще одна колонна, сформированная из 4-го пехотного корпуса А.И. Остермана-Толстого. Как только эти колонны пошли в нападение, для их поддержки с западного (левого) конца линии русских должны были выдвинуться два корпуса под командованием М.А. Милорадовича. Позади Милорадовича в резерве стояла лейб-гвардия и кирасиры. Главная трудность, связанная с этим планом, заключалась в том, что все перечисленные колонны должны были под покровом ночи пройти маршем через лес, чтобы к рассвету занять свою позицию. Кроме того, для достижения эффекта неожиданности, колонны должны были передвигаться бесшумно и ударить с первыми лучами солнца. Общая ответственность за планирование и осуществление перемещений армии возлагалась на К.Ф. Толя и штаб генерал-квартирмейстера [431] .

Колонна В.В. Орлова-Денисова успешно прошла свой путь через лес к предназначенной для нее отдаленной точке на востоке. Так как большую часть бойцов в этой колонне составляли казаки, ожидалось, что они смогут найти дорогу. Хуже обстояли дела у пехотных колонн К.Ф. Багговута и А.И. Остермана-Толстого. После того как рассвело, колонны Остермана нигде не было видно, прибыла лишь часть бойцов Багговута. Когда К.Ф. Толь прибыл на место действия и обнаружил, что колонны находятся в замешательстве, у него начался характерный для него приступ гнева, объектом которого стали Багговут и ближайший дивизионный командир — Евгений Вюртембергский. Багговут был так взбешен оскорблениями, сыпавшимися не только на его собственную голову, но и на двоюродного брата императора, что снял с себя командование и перешел в 4-й егерский полк, шефом которого он являлся, поклявшись сложить голову в первых его рядах.

Хотя соседние колонны еще не заняли отведенные им позиции, В.В. Орлов-Денисов не мог медлить с атакой из опасения быть замеченным с восходом солнца и пробуждением французов. Поэтому он бросил своих казаков на восточный фланг противника, который не устоял и бросился врассыпную. Слева от Орлова-Денисова ситуация для русских складывалась не столь благополучно. Бросившись в атаку из леса и имея под своим началом всего два егерских полка, Багговут был сразу же убит пушечным ядром. Хотя поначалу атака вызвала в рядах французов замешательство, Мюрату удалось их сплотить, и на поле боя они продемонстрировали свои обычную храбрость и высокий моральный дух. Е. Вюртембергский и К.Ф. Толь перестроили свои войска для нового и более организованного натиска, и в конечном итоге противника удалось потеснить. В глубине леса располагался Л.Л. Беннигсен, которому М.И. Кутузов передал общее командование операцией. Он также делал все от него зависящее для того, чтобы установить порядок и добиться слаженных действий от наступавших пехотных колонн, однако его распоряжения вступали противоречие с тем, что делал Е. Вюртембергский. Между тем возникшая путаница подтверждала сомнения Кутузова относительно способности его армии совершать маневры. Он не позволил идти в атаку корпусам М.А. Милорадовича, не говоря уже о гвардии, несмотря на то, что французы были в явном меньшинстве и практически наверняка были бы обращены в бегство [432] .

Возможно, самым замечательным среди всего этого хаоса было то, что русские, как ни странно, выиграли Тарутинское сражение. Мюрат был вынужден отступить с поля боя, потеряв 3 тыс. человек и большое количество пушек, знамен и прочих трофеев. Это было слабым утешением для большинства русских генералов и прежде всего для Беннигсена и Толя, руководивших этой операцией. Учитывая неосмотрительность Мюрата и численный перевес русских, внезапная атака должна была привести к уничтожению большей части отряда французов. Беннигсен рассматривал отказ Кутузова задействовать войска Милорадовича как намеренное вредительство, порожденное завистью фельдмаршала по отношению к любому сопернику, способному присвоить себе его славу. Хотя Тарутинское сражение способствовало обострению отношений в ставке, его влияние на младший офицерский и солдатский состав было ровно противоположным. Они ликовали по поводу того, что впервые за всю кампанию 1812 г. основные силы армии атаковали и разбили противника. Кутузов лично проследил за тем, чтобы все трофеи, захваченные 18 октября, были выставлены на обозрение его армии. По его инициативе был отслужен благодарственный молебен в ознаменование победы, которую он ярко описал в своем рапорте Александру I. Сколь бы ограниченным тактиком ни был Кутузов, ему не было равных в том, что касалось связей с общественностью и поддержания боевого духа армии [433] .

Наполеон получил сообщение о поражении Мюрата, когда производил смотр войск недалеко от Кремля. Император всегда очень остро воспринимал все, что отражалось на его личной репутации и престиже его победоносной армии. Теперь же он не просто должен был отступать из Москвы, но вынужден был это делать после поражения. На следующий день, 19 октября, Наполеон вместе с основными силами своей армии покинул город, оставив позади себя крупный арьергард, который должен был провести окончательный вывод войск и взорвать Кремль. В течение октября он успел поразмыслить над несколькими возможными вариантами действий после выхода из Москвы. Наиболее традиционным вариантом было бы отступить по тому же пути, по которому он пришел, — по дороге на Смоленск. Это был самый быстрый способ вернуться к базам снабжения в Смоленске, Минске и Вильно, двигаясь при этом по лучшей в России дороге, что было важным соображением, учитывая большое количество разнородного багажа, который тащила за собой французская армия. Однако прилегавшие к дороге территории ранее подверглись опустошению, и французам было бы сложно найти себе пропитание и пристанище [434] .