розыгрыше.

Можете не сомневаться: и всю дорогу назад в салоне стоял все тот же ор. Только уже не

перемежаемый моими поддакиваниями.

***

Оптимистичная индийская мудрость гласит: «Смерть не уничтожает человека, она только делает

его невидимым».

Трагизм же ситуации в том, что для самого себя – тоже.

***

Очередные цэковские посиделки в узком кругу: к первому секретарю С. Ниязову приглашены

шесть главных редакторов ведущих изданий республики (поскольку мой уже несколько месяцев

как в больнице, «Туркменскую искру» представляю я). Единственный пункт совещания – что

делать с оппозицией? Которая, по словам Сапармурата Атаевича, обнаглела до того, что не только

провела несколько митингов, но и пробилась со своими идеями на страницы печатных изданий, руководство которых не проявило (в этой части больше всех досталось «Агитатору

Туркменистана»).

Первый секретарь настаивал, чтобы в газетах и журналах фамилии оппозиционеров не появлялись

ни под каким соусом. Присутствующие молча кивали головами. Мне же позиция С. Ниязова

казалась совершенно неправильной, особенно в духе курса Горбачева на гласность. Я об этом и

заявил вслух.

Хозяин кабинета словно не слышит. И продолжает курс на «не пущать».

Я смягчаю свою позицию и говорю:

– Давайте, в таком случае, давать две точки зрения. Под любой статьей оппозиционной

направленности публиковать компетентное мнение ученого, партийного работника.

И на эту реплику со стороны первого секретаря – ноль эмоций. Совещание, вернее его монолог, продолжается. В самом конце С. Ниязов обращается к сидящим:

– Вопросы есть?

– Есть! – снова не сдерживаюсь я. – Сапармурат Атаевич, Но ведь, если мы будем загонять

болезнь внутрь, от этого она не исчезнет. И аукнется еще как!

Первый остановил на мне долгий изучающий взгляд:

– Ну, если я не могу найти понимания по принципиальнейшим вопросам у своего главного

редактора, то не знаю, как нам дальше работать.

Все замерли. Но Ниязов повернулся и двинулся к двери. Торнадо не прорезался. Надолго ли

затишье?

1991 год

Теперь все мы, инородцы, – в одной лодке. Все разговоры начинаются и заканчиваются

информацией о том, есть ли куда ехать и когда срываться с места. Рассказывает заведующая

отделом информации «Туркменской искры» Александра Тычинская:

– Обмен нашла. Начала оформлять документы. Оставалось уже ничего. И вдруг следует отказ. На

вопрос, что произошло, туркменка простодушно объяснила: «Нам сказали, что скоро всех чужаков

из республики выдворят и их квартиры нам без всяких обменов достанутся». Представляете?!

Я представляю. Ведь, работая в газете, знаю не понаслышке о девятых валах слухов накануне

каждого мусульманского праздника: будут резать.

***

Летал в Тюмень на переговоры о возможном переезде в Россию. Чтобы не скучать, со своим

другом Рафигом Масимовым скооперировались. Ему по делам нужно было в Нижневартовск. И в

тот, и в другой город нужно лететь через Москву. Вот мы и договорились лететь вместе по такому

маршруту: Ашхабад – Москва – Нижневартовск – Тюмень – Москва – Ашхабад.

Январь. Нижневартовск. Гостиница. Мороз на улице – по 40 градусов. Утро. Любитель вставать

рано, Рафиг, пока я дрыхну, принял душ, побрился и отправился вниз за кипятком для

растворимого кофе. Возвращается. И огорошивает меня новостью:

– Вставай, будем деньги жечь!

– Какие деньги?

– Какие-какие, те, что у нас остались.

– По такому холоду у меня нет настроения для розыгрышей! – мы очень любим подначивать друг

друга с поводом и без, поэтому я воспринимаю бредовое предложение с олимпийским

спокойствием.

– Я не шучу!

Что-то в голосе товарища прозвучало такое, что встревожился.

– А в чем тогда дело?

– Да сейчас по радио передали: с сегодняшнего дня хождение крупных денежных купюр в стране

приостанавливается.

– Ладно заливать! – вздыхаю я с облегчением. – Придумал бы что-нибудь поумнее.

– Я то бы придумал, – невозмутимо отвечает друг. – Да вот правительство не могло.