двоих всего имелось три рубля с копейками.

И вот выходим мы на автостанции. Анатолий в Пирятине впервые. А я как раз рассказал, что здесь

снималась «Королева бензоколонки», поэтому он с видимым интересом рассматривает знакомые

по фильму пейзажи. И тут к нам подходит благообразного вида чистенькая старушка в белом

платочке:

– Сыночки, не пожертвуете бабушке на хлеб?

Просящих милостыню в своем райцентре я встречал разве что в раннем детстве на престольные

праздники у церкви. А тут вдруг на автостанции. А на календаре – 1972 год. Да и располагаем мы, как я уже говорил, рублем с копейками. Короче говоря, от бабули я начисто отвернулся, как от

чуждого социализму элемента. А тут еще и городской автобус показался.

– Толик, давай быстрее! – кричу уже на бегу.

Топота сзади не слышно. В недоумении оборачиваюсь. Толик уже вытащил из кармана

металлический рубль и сует бабке. И начинает с нею о чем-то вполголоса беседовать. Этот

бескорыстный поступок – отдать все, что имеешь первому встречному – меня так потряс, что я не

посмел товарища подгонять, хотя автобус ушел.

А пока он разговаривал с «белым платочком», мне вспомнился другой случай подобного

бескорыстия.

***

На курсе – второе за год крупное ЧП (еще в первом семестре исключили девушку, которая по

украденным у студентов паспортам получала их переводы). В этот раз связано не с уголовщиной, а с политикой. Вернее, политиканством, ибо никакой политики я, как ни стараюсь, тут не вижу.

В первых числах мая к нам в аудиторию зашел декан и предупредил, что в день переноса тела Т.

Шевченко из Петербурга в Украину подходить к его памятнику в университетском сквере…

запрещается.

Честно говоря, меня, в отличие от диссидентов, существующая власть устраивала. Но глупости, творимые ею, – нет. В голове сразу же возник наивный вопрос: «Почему 364 дня в году к

памятнику подходить можно, а один день – нет»? Не идиотизм ли это?! И сразу же… захотелось

туда пойти именно в день запрета.

К счастью, здравый смысл у меня возобладал: 9 мая я только пару раз обошел сквер, наблюдая за

происходящим.

На следующий день университет стоит на ушах. Что случилось? Задержаны двое студентов

журфака, не только появившиеся у памятника Кобзарю, но и – какое преступление! –

возложившие к его подножию цветы. Вскоре выясняется: это наши однокурсники Валерий

Лазаренко и Виталий Цымбал.

Какие пошли разборки, можете себе только представить. Исключение из комсомола, из

университета, волчьи билеты (без права восстановления). И – призыв в армию.

Поскольку о властях, как и покойнике «либо хорошо, либо ничего», я промолчу. А вот некоторые

наши однокурсники – не раз это подмечал! – во время затянувшейся расправы начали избегать

проштрафившихся. Что касается Валерия и Виталия, то, думаю, у них взыграл юношеский

максимализм – коварный бес противоречия. И властям – будь они помудрее – целесообразнее

всего на такие поступки было просто закрывать глаза.

***

В руки попал сборник «гражданской лирики». Право, это не поэзия, а рифмованная политика!

***

У меня опять неприятности с преподавателем. Теперь это профессор Прожогин. Его, к несчастью, назначили куратором нашей группы. Пришел и сходу же начал «загонять ежа под черепа» (его

любимое выражение).

Короче, предложил вызвать на социалистическое соревнование третью группу. А удивим ее тем, что каждый из нас прочтет всего (!) Бальзака. 90 романов «Человеческой комедии» – это, действительно, не слабо. Даже если забить хрен на учебу и в неделю прочитывать по тому, то это

«соревнование» займет без малого два года. Чем думал профессор, сказать трудно. Однако я

возразил. Правда, ставить уважаемого в неловкое положение относительно времени, не стал. А

сказал, что мне, не испытывающему восторга от бальзаковских романов, хотелось бы читать что-

нибудь другое.

А тут еще у меня нашелся единомышленник – Анатолий Шилоший. Дабы выпендриться (по иному

его поступок назвать не могу), он заявил:

– А я лично хочу читать Шопенгауэра.