— Данте!.. чай или кофе?

— Коньяк, — гаркнул блондин, почесывая за ушком без пяти минут домашнюю дворнягу.

— Коньяка нет, есть виски.

— Валяй вис… чего? Это на хрена это тебе алкоголь дома?!

— А братьев мне чем поить? Они и трезвые не сахар, а пьяные хоть засыпают быстрее и ко мне не лезут. — Ну, охерительная логика! Сразу видно, женская!

— Газировка есть?

— Есть.

— Давай ее.

— С коньяком?

— Слушай, я не твой брат! Нечего меня спаивать! — мрачное настроение постепенно развеивалось, и день вновь заиграл радужными красками, невзирая на хмурое за окном небо и неминуемую расплату долга. У малышки куча видеоигр и прочих прелестей, скучать ему точно не придется. Еще было бы неплохо переночевать у Ти. Сытый, сонный, разморенный, Данте уж точно не захочет возвращаться в агентство под дождем.

В соседней комнате что-то грохнуло, щеночек выскочил из уютного гнездышка скомканной толстовки и разразился писклявым заливистым лаем. Потрепав доблестного охранника по холке, мужчина поднялся и, неслышно ступая по ковру, направился к двери, ведущей, скорее всего в спальню. Любопытно, что прячет там малышка.

Комната встретила его тишиной, мягкими зыбкими сумерками, дрожащими в свете уличного фонаря, просачивающегося сквозь щель между тяжелыми портьерами. Здесь такой же беспорядок, как и в гостиной, только более… личный, что ли. Обоймы, пустые гильзы, исписанные тетради. Лица, смазанные, с размытыми от темноты чертами, смотрели на него с фотографий черными провалами глаз. Данте шагнул, пытаясь рассмотреть людей на снимках, и едва не запнулся об упавший мольберт. Картина валялась неподалеку. На ней изображена женщина, даже в полумраке охотники видел, какие яркие у нее волосы. Огненно-рыжие, совсем как у Ти, но короткие и вьющиеся. Она стояла спиной к нему, повернув голову. Самое странное, что фон у картины раскрашен полностью, а вот у женщины готовы только голова и рука — на нежном предплечье красуются замысловатые узоры.

— Данте… какого хера?! — от тона Талии веяло холодом почище чем из морозильника. Мужчина спешно обернулся, снова едва не наступив на мольберт.

— Тут что-то упало, и я пошел посмотреть. Я ничего не трогал, честное слово! — но девушка его будто не слышала. Оттолкнув его в сторону, она бросилась поднимать картину. Наемник неловко переминался с ноги на ногу, пока рыжая бережно поднимала портрет.

— На хрена ты сюда пошел?! Кто тебя просил? — глухо бросила она, поднимая мольберт.

— Я уже говорил. Что-то упало, испугало твою псину, и я пошел посмотреть. Расслабься, детка, я ничего не видел. Тут же темно.

— Ты и этого видеть не должен! — рыкнула Талия с неожиданной злостью, синие глаза тускло сверкнули алым. — Выметайся вон!

— Тихо, тихо, малютка, осади назад, — мужчина попытался улыбнуться и протянул руку, но дочь архонта отшатнулась, шипя, словно дикая кошка. В тусклом свете фонаря сверкнула голубая сталь ее пистолета.

***

— Вот теперь, когда ты успокоилась, — процедил Данте, прижимая холодную банку колы к внушительной шишке на лбу. — Может, объяснишь, чего ты вдруг так взъелась.

Девушка смущенно молчала, почесывая животик щенку, расположившегося у нее на коленях. Запрокинув голову, он уперся лапами в живот охотницы и тихо посапывал. Не сводя с Талии тяжелого взгляда, наемник перевернул банку другой, прохладной стороной.

— Ну, чего молчим? Неужели стыдно стало? — язвительно заметил он. Рыжая передернула плечами.

— Это портрет моей матери, — глухо произнесла она, отворачиваясь.

— Эм… прости, что? — Данте думал, что ослышался. Ти взглянула на него исподлобья.

— На картине — моя мать. Отец рисовал ее в первый год их брака. Он был художником…

Повисла напряженная тишина. Талия нервно кусала губы, а блондин прихлебывал лимонад. Да уж, как-то некрасиво получилось…

— У меня осталось всего штук пять его работ. Остальные погибли в пожаре. Мамин портрет, мой и несколько абстракций. Они даже не закончены. Фон я смогла сама, раскрасить, а вот остальное… рука не поднимается, боюсь, что испорчу все. И я… не люблю, когда на них смотрят.

— Малышка, это же картины. На них и принято смотреть. А ты хоронишь их в своей комнате.

— Это единственное, что осталось мне от отца. И от матери, если уж на то пошло. Я не хочу это ни с кем делить, — девушка прижала песика груди, невзирая на его недовольное ворчание. Теплая рука Данте опустилась на ее худенькое плечо.

— И не надо. Ты права. Это только твое и ничье больше.

Талия в ответ вяло улыбнулась. Дождь продолжал жалобно скрестись в окна, словно умоляя впустить его.

— А твой приемный отец? Как он к этому относится?

Девушка криво усмехнулась.

— Он потомок жрецов, которые служили в храме моей матушки… так что он готов терпеть любые мои закидоны.

— Потомок… кого?

— А ты думал, он удочерил меня по доброте душевной? Не смеши! Юэйя никогда ничего не делает без выгоды для себя.

— Твоего отца зовут… Юэйя? — уже который раз за вечер у Данте такое ощущение, будто ему шарахнули поддых. Ну, зашибись! Шикарно просто! Ее папочка — один из самых зубастых его кредиторов. Блеск!

— Ну да. А что не так, ты прямо в лице изменился, — сапфирово-синие глаза чуть расширились. — Не говори, что ты ему денег должен.