тебя.

Я отворачиваюсь от него, но Сент-Клэр хватает меня за руку.

– Нет, Грэйс, пожалуйста, выслушай меня.

– Я слушала! Но мне нужны ответы получше, – говорю я. – Из-за чего был весь сыр-бор

сегодня ночью? Какую большую несправедливость ты исправлял этой кражей?

Приподнимая подбородок, он выпрямляется, выражая всем своим видом уверенность в

своей правоте.

– Эта картина принадлежит русской семье. Агенты КГБ изъяли ее, а затем подарили

одному из своих богатых сторонников. Я уже несколько лет отслеживаю это дело, после того,

как увидел статью об их семье в газете, – он воодушевляется, и выражение его лица оживает.

– Эту картину было сложно раздобыть из-за систем безопасности в других музеях, поэтому,

когда я услышал, что ее перевезли сюда… – он умолкает, глядя на меня. – Что?

– Только посмотри на себя. – Я чуть не рассмеялась. – Дело не только в правосудии или

в желании изображать Робин Гуда. Ты любишь саму игру, одурачивая копов и страховых

агентов. Сегодня ночью я боялась, что нас поймают. Сирены, полиция, я готова была сойти с

ума от беспокойства, но это… для тебя это развлечение.

– Я никогда не хотел, чтобы ты была в это втянута. – Выражение лица Сент-Клэра

становится скорбным. – Я так сожалею, что заставил тебя пройти через все это.

– И что теперь? – спрашиваю я, в то время как ярость во мне все возрастает. – Ты бы так

и продолжал мне лгать? Притворяться? Использовать меня?

– Нет, Грэйс…

Стелла Лондон

Искусство и Любовь # 3

– Потому что именно это ты и делал с самого начала. – Я сопротивляюсь подступающим

слезам. – В «Кэррингерс». Ты исследовал место, не так ли? А я была лишь легким

отвлечением.

– Нет. Это не правда. – Сент-Клэр кладет руки на мои обнаженные плечи, удерживая

меня. Умоляя меня. – Каждое слово, которое я когда-либо тебе говорил, было искренним.

– Ты лжец и вор, – шепчу я, глядя в темные омуты его глаз.

– Грэйс. Я люблю тебя.

Пристально смотрю на то, как он произносит слова, которые я так мечтала от него

услышать. Вода ручейками стекает с его мокрых волос по красивому контуру его лица,

рельефно-высеченным скулам, чувственным и грешным губам. И тут я понимаю, что уже не

знаю этого мужчины. Если вообще когда-нибудь знала.

– Этого недостаточно, – шепчу ему. – И что мне теперь делать? – Хотелось бы мне не

знать правды. Мама всегда говорила, что правда в красоте, но это ощущается таким

уродливым, что боюсь больше ничто и никогда не будет казаться мне красивым.

– Пожалуйста, не ходи к Ленноксу, – в его голосе слышится отчаяние. – Пережди

немного, подумай. Клянусь, я больше никогда не буду тебе лгать. Я люблю тебя, – вновь

шепчет он и склоняется для поцелуя.

Его губы жаркие и изнывающие. Он с напором целует меня так отчаянно, будто

надеется, что страсть между нашими мокрыми телами может преодолеть все сомнения, и на

мгновение мне кажется это возможным. В то время как наши скользкие тела прижимаются

друг к другу, а его руки зарываются и тянут мои волосы, я стараюсь найти способ вернуться к

Сент-Клэру, поверить мужчине, который, как я знаю, все еще находится где-то там, под

слоями всей этой лжи. Его рот буквально пожирает меня, клеймит, и я погружаюсь в эти

возбуждающие объятия.

Я хочу его. Даже после всего мое тело изнывает по его прикосновениям. Скольжение

рельефного тела, прижимающегося к моему… томительный жар его рук, стягивающих с меня

трусики…

Он склоняет голову, оставляя дорожку из поцелуев вдоль моей ключицы, пока не

накрывает губами темные вершинки моих сосков. Я стону, цепляясь за него, чтобы не упасть

на ослабевших ногах. Чувствую его твердость, упирающуюся мне в бедро, и страстно желаю,

чтобы он проник глубоко в меня, как сделал это прошлой ночью, когда все было так

идеально, так ясно и просто.

У Сент-Клэра вырывается рычание, и он приподнимает меня, закидывая мои ноги к себе

на талию и прижимая меня спиной к кафелю. Его рука опускается вниз вдоль наших тел, и я

ахаю, когда два его пальца проскальзывают в меня, поглаживая клитор и распаляя мою киску.

Я стону, растворяясь в ощущениях: воды, стекающей по нашей обнаженной коже, жаркого и

голодного рта на моей груди, и сводящих с ума пальцев, что двигаются во мне все сильнее,