И где та, убитая горем Белла? Где та смущающаяся и отчаянная девушка? Что от неё осталось после сегодняшнего? – разбитая, словно старая посуда и пустая оболочка.

– Я позвал вас, мисс, чтобы рассказать неутешительные новости, – он снова роется в каких-то бумагах на столе, говоря это.

–Эленика уже сказала мне, что шансов почти нет, –хмыкаю я. – Каково ваше мнение на это счёт?

– Нейтральное. В моей практике были случаи, когда дети с проблемой, вроде вашей, были оперативно прооперированы и вернулись к нормальному образу жизни.

– Сколько? – наверное, сегодня это мой любимый вопрос. Моя усталость и безразличие в глазах удивляют даже бесчувственного Джеймса. Он, не веря, смотрит на меня, ища подвох. Напрасно, он его не найдёт. Мне кажется, я умерла сегодня, в час ночи. В руках Каллена. Снова.

– Единицы, – считая, что может пробить меня этим, говорит он. Мужественно киваю, не придавая значения этим словам. Сейчас я будто сплю.Мне кажется, ничего из того, что происходит, не является реальностью. Наверное, скоро я пойму, что это не так и буду биться в истерике, но не сейчас. Сейчас я как льдина – такая же как Каллен. Наверное, это передаётся через половой контакт. Продукт быстрой заморозки – вот кто я такая.

– Белла, очнитесь же! – раздражённо произносит доктор Маслоу, теребя меня за руку. Перевожу на него пустые глаза. – Вы вообще осознаёте, что я говорю?

– Осознаю, – медленно и протяжно отвечаю я, сама не понимая, что именно осознаю – своё бессилие или беспечность медсестёр, которые только и могут, что утешать меня, а не возвращать к жизни моего ребёнка.

– Не осознаёте,–качает головой и хмурится Джеймс. – Жизнь Вашего сына висит на волоске. Завтра к утру его может не стать. Если он очнётся в течение завтрашнего дня – у него будет шанс поправиться, если нет – он умрёт.

В моей голове что-то щёлкает после этих слов. Громко и чётко. Сначала я обескуражено смотрю на доктора, и только потом, воспроизводя в голове весь наш диалог и включённые в него последние слова, понимаю, как мне на самом деле страшно. Словно от ледокола, моя оболочка рушится, и боль вырывается наружу, затемняя сознание. От собственных слов бросает то в холод то в жар, в голове ни одной посторонней мысли, ни чувства. Лишь одно-единственное стремление – спасти сына.

Осознаю теперь, какая я идиотка, что молчаливо выслушивала, что Тони умрёт. Готова рвать на себе волосы от собственного эгоизма и беспечности. Я сумасшедшая.

Эдвард Каллен – тиран, убийца, сволочь. Но он сделал так, чтобы моего ребёнка прооперировали, чтобы Энтони смог получить новое сердце. И теперь, когда я этого добилась, меня словно подменили. Ощущаю себя настолько никчёмной и ужасной матерью, что страх ледяными копьями вонзается во вновь оттаявшее сердце.

Вспоминаю, как люблю Тони; как хочу, чтобы он жил, чтобы он был счастлив; видеть его взрослеющим; побывать на его свадьбе, подержать на руках его детей…хочу подарить ему бесконечное и радостное будущее!

– Доктор Маслоу, что можно сделать? – отойдя от внезапного ступора, отчаянно гляжу на Джеймса, ожидая его ответа о том, что могу чем-то помочь своему мальчику.

– Ждать, мисс Мейсен, – понимая, что я очнулась от своего затмения, произносит он. – Нам остаётся только ждать. Это не Ваша битва, и не моя. Это битва Энтони. Если он к нам вернётся, значит, будет жить. Если нет – тут уж я ничего не могу поделать…

– Неужели нельзя на это как-то повлиять? – до сих пор призрачно верю в какую-то маленькую надежду, и не могу смириться с тем, что потеряю ребёнка.

– Мы делаем и делали всё возможное, Белла.Теперь, повторяю, остаётся только ждать…

– Ожидать смерти моего сына? – выкрикиваю, вскакивая с кресла, и устремляю убийственный взгляд на Джеймса. – У вас же у самого дети! Вы позволите им умереть? Будете сидеть и «ждать» их смерти?

– Мисс Мейсен, не вынуждайте меня снова вкалывать вам успокоительное, – хмыкает он, указывая на кресло. Не поддаюсь, все ещё стою и смотрю на него, часто дыша.– Садитесь, прошу Вас.

Качаю головой, желая услышать его ответ на мои изречения.

– Белла, в мировой статистике гарантия смерти взрослого от кардиогенного шока, – он делает акцент на последнем слове, – пятьдесят-девяносто процентов. В нашем случае речь идёт о маленьком ребёнке четырёх лет…

– То есть надеяться не на что? – слёзы вырываются наружу и текут по щекам. Доктора Маслоу это явно не смущает, потому что он продолжает, как ни в чём не бывало.

– Ну почему же, надежда есть всегда.Она, как говорится, умирает последней…

Рыдания накатывают после этих его слов, и, чувствуя слабость в коленях, всё же опускаюсь на кресло.