Ясу она ещё не могла связать, куда той сейчас верёвки-то? Яса пришла в себя много-много дней спустя, под одну из песен старых времён. Аша скорее не пела, гудела и её горло клокотало.

– Это болезнь, этот свет, - заговорила она меж тем - Ты сделала меня одной против всего.

Яса слышала эти слова.

– А мы должны были сражаться вместе. По крайней мере, не друг против друга. Слышишь, тебе уже не больно, ты не чувствуешь боли. Посмотри на свои руки, они сожжены, посмотри на свои ноги.

Аша к ней не оборачивалась.

– Это только моё дело, - сказала Яса.

– Я бы ударила тебя, да толку, - послышалось из другого угла.
– Почему всё не может быть как раньше? Я одна.

– Я здесь, - протянула Яса.
– Мне, правда-правда очень-очень жаль, я больше так не буду.

– Будешь.

– Мне нужно, чтобы в меня кто-то верил.

– Этим богам тоже нужно, чтобы в них кто-то верил, - ответила тогда Аша.
– Им нравится, когда что-то горит, как тела повешенных. Я видела, себя сжигают ещё живые, чтобы было светло и ярко как никогда. Не знаю, зачем вам это нужно, но вы делаете такое с собой и кричите от радости. Слова не должны звучать так часто, в них слишком много смысла. Я не понимаю этого. Мне это не нравится. Ты умрёшь, Яса, сожжёшь себя, как и все, кто слабее огня.

– Нет, некоторые ушли туда, где светло, они теперь живут там.
– Махнула обгоревшей рукой.

– А некоторые поджигали себя и всё кругом, только бы ярко, и больше и больше огня. Если я отвернусь, ты себя сожжёшь.

– Нет, я могу со всем справиться, я только посмотрю чуть-чуть на огонь, и от этого ничего не будет.

Аша забила в бубен, её голос походил на стоны умирающих тварей за порогом пещеры и Яса заткнула уши.

Огонь пришёл в самый тёмный час. Он упал из темноты сверху в темноту снизу. Первое, что они увидели - острая стрела, чертящая небосвод и за ней - абсолютная тишина. Всех звуков разом не стало, затихли даже призраки и их детские вечно зовущие за собой голоса. Прозрачные твари вдруг покрылись мутной пеленой, и сияющие во мраке ядовитые цветы угасли. Аша готова была поклясться, что слышала несколько глухих ударов, потом толчок. Обычно так случалось, когда что-то тяжёлое и древнее ворочалось в недрах земли. Но первозданных исполинов давно уже не видать.

А потом Он стал появляться тут и там. Первым знаком стало серое зарево на востоке, сначала оно пробивалось мутной пеленой, слабой и чуть живой. Аша думала, это пройдёт. Тьма пожрёт новое и гадкое, режущее глаза, и переварит. Тьма сделает из этого себе подобную тьму, и цветы снова примутся пульсировать в иссиня-зелёном ареоле, снова выйдет на охоту одинокое зверьё. Однако зарево не уходило.

Иногда оно вытягивалось аж до песчаников и хватало руками края грузных туч, подтягивалось следом, но что-то волокло его назад. В другой раз чуть живое билось блеклой полосой. Тогда Аша выходила на охоту как прежде и совершала старый ритуал. Но всё чаще небо становилось светлее и острее. Горели деревья, и повешенные на них тоже сгорали, их давно мёртвые глаза затягивало каменным бельмом. Даже мертвецы не привыкли к огню.

Часть племени ушла туда, где светло, говорят, теперь они охотятся там иначе. Говорят, теперь они всё время жарят пищу и ещё - боятся темноты. Другие тоже разводили костры, но не могли удержаться и поджигали себя сами, и даже уже не кричали, боль они со временем переставали чувствовать. Им нужен был огонь, ещё ближе, ещё жарче. Их глаза не отмирали, их глаза глядели жадно, и пламя плясало в широких зрачках.

Раньше Аша всегда отворачивалась. Она не могла долго выносить эту мельтешащую резь. Древние письмена подземных стен погасли, они больше не шептали призывов найти рог Непрощённых. Статуи с крыльями-лезвиями заворачивались в них и не разевали голодные рты на входящих в лабиринты.

Темнота отворачивалась, ворчала и отступала всё дальше.

Аша только раз видела беременную Старуху, которая смеялась, та тоже уходила на запад, через безбрежные моря, к вечным ледникам. Как говорили, там засыпают пожирающие себя змеи, и кутается в скалы Зодчий. Её род уходит в темноту, другие в свет - этих меньше. Но были и третьи, сжигающие себя.

Аша хотела напиться чужой крови, но даже кровь пойманного зверя оказалась частично красной и она долго плевалась и кашляла.

Яса проснулась связанной и зашлась ругаться, проклятия одно за другим срывались с языка. Сначала угрожала, билась в путах, потом плакала и просилась её отпустить.

– Мне совсем чуть-чуть, - говорила жалобно.
– Ничего не случится, мне нужно только согреться. Тут так холодно и темно.

– Посмотри на белые шары, - говорила Аша, - их хватает.

– Нет!
– Яса продолжала биться.
– Здесь совсем темно, я же ничего не вижу!

Но Аша видела: все шрамы от ожогов, кожа "сестры по первой крови" густо усеяна ими. Некоторые уже зажили, другие въелись в тело навсегда.

В ту ночь они слышали плач в ночи, Жнец завлекал своих жертв. Но какой дурак откликнется на плач, разве что любители света, не знающие тьмы? Каркали вслед за ним вороны, с их клювов стекала вязкая и чёрная кровь. Эти ещё не предали своё племя, не лишились глаз и не оставили всё для иного.

– Это моё!
– продолжала Яса всё неистовее.
– Я не хочу твоей темноты, мне не нужен твой холод! Всё равно, о чём я раньше тебя просила. Забирай себе все свои клятвы, только меня отпусти.

– На тебе одни волдыри, - отвечала бесцветно Аша из темноты.