Девушка стояла рядом со своим хозяином, застенчиво рассматривая холодный мраморный пол. Лиловое платье доходило когтевранке до щиколоток, приятно щекоча ноги, когда та делала какое-либо движение. Забини беседовал с какой-то симпатичной блондинкой, игриво улыбаясь той, словно дикий кот, вышедший на охоту. Чарли давно заметила, что есть в Блейзе что-то от зверя, в его движениях, во властном, но хитром взгляде. Юноша громко рассмеялся над чем-то, притягивая рабыню ближе к себе. Когтевранка не следила за ходом его беседы, но сейчас решила прислушаться, делая вид, будто продолжает глядеть на танцующих.

– Ну, она вполне ничего, на пару раз, наверное, хватит, – ввернула Астория, играя с намертво завитым локоном платиновых волос.

– Всего на пару раз? Я рассчитывал на долгие годы, знаешь ли, – смеясь, сказал Блейз.

Чарли не знала о чем идет разговор, но догадалась, что предмет его – она. Девушка вовсе не была удивлена, не была шокирована тем, что ее обсуждают так открыто, так неосторожно. Пора свыкнуться с мыслью о том, что жизнь ее стала так близка к жизни самого жалкого на свете домашнего питомца… Когтевранка не желала жить глупыми мечтами о старых временах, выдумать мир, в котором та все также свободна. Чарли хотела лишь жить…

– Не смеши меня, Блейз, – смеясь, сказала девушка. – Она же в два раза ниже, чем ты. Ты, наверняка, заездишь ее до смерти.

– Ну, что ты, Астория, в таких тонких делах я очень аккуратен, – улыбаясь, ответил юноша.

«Это же ложь. Все его слова – ложь», – подумала Чарли, кусая губу. Ее карие глаза были прикованы к вальсирующим парам, но в голове вращались мысли о собственной жизни в новом положении. Каждую ночь когтевранка плакала от боли, от жгущей душу обиды. Забини не был с ней нежен, хоть иногда и старался не причинять ей особенно сильных страданий. Юноша с силой впивался в ее нежную кожу, больно кусал, заставлял лежать смирно, отдаваясь ему, точно покорная игрушка, не имеющая собственной воли. Каждую ночь, каждый день он втаптывал душу Чарли в грязь, превращал в ничтожную и жалкую… В безвольную рабыню.

Сильные пальцы Блейза больно сжали талию Чарли, заставляя девушку сделать еще один шаг к нему. Она повернула лицо в сторону надменной Астории и поразилась тому, насколько знакомой она выглядит… Кажется, девушки были ровесницами, может быть, Чарли была чуть младше. Голубые глаза изучающее скользили по истощенной рабыне, а на красивых губах виднелась самодовольная улыбка. Гринграсс никогда не испытывала жалости к грязнокровкам.

– Она, наверное, хочет потанцевать. Так пялится на танцующих… Что ты за кавалер такой, Забини? – в шутку заметила слизеринка.

– Да, я думаю, что ты простишь, если мы немного потанцуем, – заметил Блейз, подхватывая Чарли.

Девушка не успела ни возразить, ни пикнуть что-то в ответ надменной блондинке. Когтевранка закусила губу от досады, стараясь идти за Блейзом, в самый центр огромного зала. Музыка осторожно заполняла помещение, нежно касаясь слуха оставшихся гостей. Все девушки, которых Чарли когда-то знала, давно ушли. Забини не позволил ей отдалиться от него ни на шаг, не позволил ей получить хоть какое-то удовольствие от жуткого парада рабынь.

Чарли никогда не любила танцевать. В школе, будучи не самой стройной девушкой, она всегда чувствовала себя до жути неуклюжей и смешной в глазах однокурсников. До всей этой суматохи ей не приходилось танцевать вальс. Грязнокровка, бывало, видела его в фильмах, видела, как танцевала когда-то мать на выпускном балу ее старшего брата, но никогда не пробовала сама погрузиться в медленный танец. Когтевранка стыдливо глядела на блестящий пол, боясь споткнуться и показаться хозяину еще более жалкой и неумелой.

Забини же двигался плавно, уверенно. Он точно знал, что делает, точно знал, как нужно вести. Шаг за шагом, шаг за шагом… Назад, в сторону… Блейз руководил собственным телом также ловко, как руководил Чарли. Юноша сразу понял, что рабыня не умеет танцевать. В ее взгляде явно читалась немая просьба: «Не надо. Я не хочу», но Блейз не слушал. Танец не приносил ей такого острого удовольствия, что разлилось по венам Забини, щекоча нервы.

– А мне нравится, что ты такая неуклюжая, птичка, не расстраивайся, – зачем-то произнес мулат.

Чарли смутилась, отвернулась от хозяина. Ей не хотелось обсуждать собственную никчемность, не хотелось слышать слабые попытки к утешению. Впервые за столь долгий вечер Чарли почувствовала, что хочет вновь оказаться в небольшом, но до жути уютном поместье Блейза. Ей до боли хотелось раствориться, исчезнуть в огромной толпе… Когтевранка чувствовала на себе чужие взгляды, боялась, что ее неуклюжесть разозлит хозяина, заставит его наказать ее…

– Мне многое в тебе нравится, знаешь? То, что ты такая чистая, такая непорочная, Чарли… Мне нравится, что ты не обманываешь, не притворяешься. Ты совсем не умеешь, – шептал мулат, наклоняясь к рабыне.