– Все хорошо, – ответила Джеки.

Она не замечала запаха алкоголя, исходящего от юноши, не замечала его затуманенного взгляда. Мир вокруг Джеки словно остановился, замер. Не существовало ничего… Кроме его губ. Теплых, манящих… Так хотелось вновь поцеловать Тео! Почувствовать его тепло на своих устах, вновь ощутить то пьянящее чувство блаженства. Щеки пуффендуйки вспыхнули пунцовым румянцем. Мурашки стайкой пробежали по рукам, заставляя почувствовать себя еще более живой…

Теодор замер, разглядывая девушку. У него были силы, чтобы подняться, но не было никакого желания. Тепло пуффендуйки нравилось слизеринцу. Хотелось прильнуть к манящему телу, насладиться Гермионой, напиться… Страсть, вызванная прикосновением, разгоралась все ярче. Нотт уловил легкий аромат духов Джеки. Сладкий цветочный запах манил его, точно мотылька… Теодор провел языком по нижней губе. Медленно, раздумывая, что же сказать.

– Как… Как все прошло? – выдавил из себя Теодор, стараясь оторвать взгляд от губ Джеки.

Девушка слегка опешила, не понимая, о чем речь. Пуффендуйка подумала, что могла забыть что-то из-за собственной рассеянности. Желание, туманившее разум, не давало ей собраться. «Он обязательно полюбит меня. А может быть даже, что он уже влюблен? Зачем же Теодор позвал меня с собой?» – думала девушка, стараясь собраться с мыслями.

– Хорошо… Все хорошо, – прошептала она.

Неведомая сила заставила девушку чуть приподняться. Ее лицо оказалось так близко к лицу Тео, что притяжение стало невыносимым. Точно внутри Джеки спрятан кусок железа, а внутри Теодора огромный сильный магнит… Их разделяло всего несколько проклятых сантиметров. Жар чужого тела сводил Джеки с ума. Она не понимала, как может сохранять рассудок, находясь рядом с таким мужчиной…

Слизеринец, ведомый алкоголем в крови, наклонился вперед и с жадностью впился в губы Джеки. Тепло обожгло его, заставляя прильнуть ближе к хрупкому девичьему телу. Язык проник в рот пуффендуйки, изучая каждый его миллиметр… Светловолосая обняла юношу крепче. Она прижалась к стальному торсу Теодора, не желая разрывать объятья. Сердце билось о ребра, грозясь сломать их и выбраться наружу, пробиться к сердцу Теодора и слиться в бешеном танце любви.

Теодор совершенно забыл о своем плане. Он забыл обо всем… Обо всем! Сейчас существует лишь эта темная холодная комнатушка. Лишь он, он и Гермиона… Нотт так и не понял, кто перед ним. Он привык, что внешность Джеки дополняет разум Гермионы, привык, что гриффиндорка находится в этом нескладном теле. За огромными зелеными глазами олененка прячется настоящая львица… Но не сейчас.

Поцелуи юноши стали требовательнее, настойчивее. Джеки готова была раствориться в страстных объятьях Теодора, исчезнуть, точно ее и не существовало никогда. Так хотелось задержать этот миг, продлить его на всю оставшуюся жизнь и никогда не возвращаться в пугающий Малфой Мэнор, в холодный и жуткий Малфой Мэнор. Девушка вспомнила о Гермионе, но не смогла устыдиться собственных мыслей. «У нее есть Драко, он может целовать ее хоть целыми днями. Я тоже хочу, чтобы меня целовали», – подумала девчушка, углубляя поцелуй.

Сильная рука Теодора легла девушке на бедро, чуть приподнимая ее невесомое тело. Спиной Джеки уперлась в холодную стену. Прикосновения юноши пробуждали в ней дикие, низменные желания, коих раньше никогда не возникало. Что-то приятно щекотало внизу живота, заставляя пуффендуйку улыбаться, точно она сходит с ума. Хотелось большего. Хотелось, чтобы эти ласки зашли еще дальше, чтобы стали еще порочней и еще запретней. Джеки не покидала надежда на то, что ей удастся ощутить то, что она слышит в ночных стонах Гермионы.

Нотт оторвался от сочных губ Джеки и принялся искать застежку на платье. Проклятый воротник скрывал шею пуффендуйки, не давая юноше прикоснуться к нежной горячей коже. Сильные руки лихорадочно шарили по спине девушки, стараясь нащупать петельки, пуговки, молнию… Что-то, что поможет Тео снять с девушки платье. Юноша никогда и ничего не хотел так страстно…

Наконец, найдя собачку молнии у самой шеи Джеки, Теодор потянул ее вниз. Платье расстегивалось до жути медленно, словно дразня ненасытного юношу. Джеки покраснела еще сильнее. Чувства смешались в жуткий коктейль… Пуффендуйка боялась происходящего, стыдилась собственного тела, что казалось ей столь нескладным, и неистово желала продолжения. «Человек не может чувствовать столько всего. Он умрет, разорвется… Выпутайся из объятий», – пронеслось в голове Джеки. Девушка была глуха к мольбам разума. Сердце управляло ею.

Теодор прильнул к шее грязнокровки, заставляя ту вскрикнуть. Язык юноши был таким горячим, таким приятным… Он щекотал нежную, слегка бледноватую кожу Джеки, заставляя ту выгибаться навстречу приятным ощущениям. Истома начала медленно растекаться по напряженным мускулам девушки, заставляя ту краснеть еще сильнее. Пуффендуйка положила ладошку на голову Теодора, притягивая его ближе к себе. Смущение отошло на второй план.

Волосы слизеринца оказались жесткими на ощупь. Джеки поглаживала их, не щадя безупречную прическу лекаря. Поцелуи Теодора приносили ей все большее наслаждение. Они дразнили, завлекали за собой в храм наслаждений. Как хотелось, чтобы произошло что-то… Но, что? Не искушенная в подобных делах Джеки не знала, что следует за столь страстными поцелуями. Ей казалось, что в один миг ее должно накрыть волной неистового наслаждения. Еще чуть-чуть…

Тео спустил ее зеленое платье чуть ниже, открывая молочно-бледную кожу груди пуффендуйки. Запахи духов, алкоголя и пота смешались в воздухе, туманя голову еще сильнее. Нотт понимал, что зашел слишком далеко в своих ласках, но желание заставляло его действовать дальше. Не встретив сопротивления со стороны партнерши, он прильнул к розовой горошине ее соска. Грудь Джеки была небольшой, еще не сформировавшейся, но Теодор был вполне доволен зрелищем.

Джеки выгнулась в пояснице, прильнув к точеному телу слизеринца еще плотнее. Ее руки обессиленно опустились вниз. Девушка вскрикнула. Тихо, почти неслышно. В ее голосе послышались до боли знакомые нотки наслаждения. «Оно уже близко», – с радостью подумала Джеки, вспоминая ночные возгласы Гермионы, что доносились из накрепко запертой спальни.