Шрифт:
Степанов явился в школу за добрых полчаса до начала уроков. В маленькой учительской комнате — собственно не комнате, а отгороженной тесом половине коридора, делившего дом, — Вера проверяла тетради.
Увидев Степанова, она лишь подняла голову в очевидном намерении посвятить ему минуту-другую и вернуться к главному — работе. Ответила на приветствие, спросила, как здоровье.
— Ты знаешь, совсем неплохо. Я думал, будет хуже… Что у тебя?
— Говорят, Акимова видели в Девяти Дубах…
— В Девяти Дубах? Почему же там?..
— Опять слухи, — устало махнула рукой Вера.
— А может, не только слухи? — раздумывая, проговорил Степанов. — Чего только не бывает!..
Но Вера уже склонилась над тетрадями.
Отсутствующим взглядом Степанов посмотрел на нее, потом в окно, снова на Веру: «Поговорили о пропавшем без вести или погибшем ее муже и должны заняться каждый своим делом… Неужели вот так и нужно, вот так и будет?»
Подошли Владимир Николаевич, Паня, однако и разговор с ними не рассеял какого-то недоуменного состояния Степанова. Но он заставил себя отрешиться от него: прочь ненужные раздумья! Он пришел в школу на свой первый урок!
Когда прозвенел звонок, стали стихать ребячий топот и шум, Степанову, который остался один в коридоре, почудилось пение. Откуда?! Радио? Но ведь радио в городе еще не было. С улицы? Может быть. Но вот он различил слова песни «Широка страна моя родная…» и ускорил шаги.
Он шел, а голос, вот теперь можно было сказать — девичий голосок, тихонько и осторожно выводил:
Широка страна моя родная, Много в ней лесов, полей и рек…И вдруг пение оборвалось. Его заметили.
В дальнем закутке коридора на куче поленьев, наверное напиленных из подгнивших поваленных дерев, сидела девочка. Степанов всмотрелся. Ира!
— Извини, Ира. Я, наверное, тебе помешал.
— Нет, Михаил Николаевич, нет… — Девочка встала.
«Вот же с чего надо начинать!» — подумал Степанов.
— Ну, пойдем на урок.
Он потянул на себя высокую и тяжелую дверь и, поздоровавшись, вошел в класс. Полтора десятка мальчиков и девочек встали со скамеек перед некрашеными столами, приветствуя нового учителя.
Степанов осторожно рассматривал ребят. Леня Калошин с широко раскрытыми глазами… Мальчик с пепельно-серым лицом, в отцовском пиджаке с широкими полосками и подвернутыми внутрь рукавами, кажется — Толик Корнеев… Девочка без ботинок, в одних чулках…
— Как же ты пришла? — спросил ее встревоженный Степанов.
Смущенная девочка встала:
— Я… Меня мама провожала… Я ботинки ей вернула: сестре на работу идти… А потом мама принесет… Я не босиком, нет…
Степанов кивнул, разрешая ей сесть, и обратился к детям:
— Дорогие ребята! Как я рад видеть вас в школе… — Голос Степанова пресекся.
Как несравнимо мало он может дать этим изголодавшимся, измученным человечкам! Они сидели притихшие, ожидая от него умного и проникновенного родного слова.
— Почти два долгих и тяжелых года, — продолжил Степанов, — вы жили, как чужаки, в своей собственной стране. Враги пытались навязать вам дикие мысли и чувства, отбивая память о родном и привычном. Не вышло! И не могло выйти! — Он помолчал. — Я хотел бы начать свой первый урок с вами с песни «Широка страна моя родная…»
От неожиданности ребята стали переглядываться: петь на уроке литературы? Потом почувствовали, что это не просто урок и не просто песня, а начало новой жизни, ее ознаменование, и, когда Степанов затянул:
Широка страна моя родная, —ребята, вспоминая слова песни, недружно подхватили:
Много в ней лесов, полей и рек. Я другой такой страны не знаю, Где так вольно дышит человек!Вскоре пели уже более слаженно:
От Москвы до самых до окраин, С южных гор до северных морей Человек проходит как хозяин Необъятной родины своей.Кто-то приоткрыл дверь, заглянул в класс, и через мгновение песню подхватили в соседнем классе:
Всюду жизнь и вольно и широко, Точно Волга полная, течет…Когда песня кончилась, Степанов помедлил, стараясь справиться с волнением, но, поняв, что ничего из этого не выйдет, дрогнувшим голосом продолжал: