И увидел врага - тот был близко, на этот раз сбоку, и его "клык" уже вонзался ему под лопатку...

Другие двуногие тоже будто вырастали из-под земли, совсем рядом, и остро отточенные клинки кромсали шкуру, сухожилия, с противным хрустом вонзались между ребрами...

Угасающим сознанием Зверь успел с досадой отметить, что за долгую жизнь так и не узнал ничего об этой страшной породе двуногих - легких на ногу, быстрых, как серны, бесстрашных, как лесные кошки, защищающие потомство, и холоднокровных, как резники-волки...

Иначе держался бы от них подальше.

Командир отошел от поверженного зверя. Другие немедленно последовали его примеру - если отошел Командир, значит, делать больше нечего...

Зверь был мертв. Командир не отдавал приказов - эти молодые бойцы, почти дети, только что победившие свирепого хищника одними ножами, в них совершенно не нуждались...

Дозорные немедленно вновь рассыпались по сторонам, другие сноровисто резали дерн и копали яму, где предстояло упокоиться в самое ближайшее время безымянному зверю и девушке, которую они знали, как Щепку... Кто-то на плащах принес кучку старой хвои, которой следовало засыпать кровавые следы недавнего боя, до тех пор, пока Лес благосклонно не примет очередные жертвы, и следы не исчезнут сами собой, как и многие, многие другие...

Один Командир стоял неподвижно. Никто не выражал восхищения его героизмом - все видели, как он расправлялся голыми руками с более грозными противниками. Он думал о Звере. На его родине водились похожие, там они звались "simbo"... Правда, те были мельче и считались трусоватыми, редко нападали на людей и не гнушались падалью... Редкий молодой парень, даже еще не попробовавший на вкус сердце убитого врага, не насаживал на широкое лезвие ассегая хоть одного "simbo".

Этот был не таков. Не пустился бежать, хотя вначале и мог, зато бился до конца. "Недаром нордлинги зовут его царем зверей...", - подумал Командир, глядя, как первые комья серой лесной земли упали с малых пехотных лопаток его бойцов на косматую седую гриву старого пещерного льва. Щепка лежала в яме рядом со львом, будто обнимая зверя безвольно раскинутыми руками, запустив скрюченные пальцы в гриву, её лицо, ставшее после гибели каким-то детским, побледневшим даже сквозь камуфляж, было ярко освещено луной. Щепке не было еще и семнадцати, Командир был единственным из группы, кто об этом знал. Но она уже была опытным бойцом - от её руки приняли смерть не менее восьми врагов, больше только на счету Молчуна...

Командир почувствовал сожаление - там, куда они шли, каждый будет на счету, уж это точно...

Оружие Щепки некому было нести, и оно тоже исчезло в яме. Только её продовольствие, медикаменты и часть боеприпасов распределили по рюкзакам всей группы...

Он кивнул Молчуну, а тот быстро построил закончивших работу ребят в правильный походный порядок.

Пройти еще предстояло немало, и старый лев не был достойной задержки причиной...

Глава вторая.

...Вик отжимался на плацу, расплачиваясь за какую-то мелкую провинность...

Дрилл-сержант, жилистый седеющий крепыш Нико Норкинс, отсчитывал отжимания, счет которых уже перевалил за сотню, а весь взвод Вика был построен в нескольких шагах, и хотя глаза товарищей выражали только сочувствие, сами лица оставались каменными, как по Уставу и положено...

"...дабы провинившийся полнее чувствовал себя таковым..."...

А нарушившие эту заповедь и сами вполне могли оказаться на месте своего капрала, так что желающих не находилось.

Рядом с Нико стоял худой ушастый барабанщик-громадина, который отбивал один и тот же ритм с начала экзекуции - чтобы Вику было проще совершать однообразные движения с одной стороны, и для того, чтобы придать церемонии должную атмосферу, с другой. Надо сказать, если первое действовало лишь в теории, то второй мотив вполне себя оправдывал.

Вику было уже невыносимо тяжело поднимать на одних сжатых кулаках всю массу своего тела, а также ранца с суточным рационом, двойного боекомплекта, винтовки, компаса и бинокля. Приклад карабина уполз и ритмично колотил по бокам, болтался и ранец, а поднятая гарцующими поодаль на пони разведчиками пыль забивала глаза и нос, оседала сахарной пудрой по всему телу, в смеси с потом липкой грязью лилась за шиворот...

Словом, не удался день у капрала Холмса.

Нико отличался среди дрилл-сержантов Бригады особым, редким для хоббитов вообще, командным голосом. Он им очень гордился, да собственно, главным образом благодаря вокальным данным он и стал сержантом... Так что уж это качество использовал как можно полнее и часто, стараясь орать на подчиненных по поводу, и без. Вот и сейчас он громко рычал Вику в самое ухо, будто разбуженный зимой медведь:

– Вста-а-авай, капрал! Утро на дво-о-орре! Сколько спать можно-то, на!!!

Это было настолько не по Уставу, да и для Норкинса нетипично, что Вик усомнился, Норкинс ли это кричит. Может ему все сниться, и это побудка? Но и побудка звучит совсем не так... Играет труба, потом в казарму заходит уорент и громким басом командует: "Рота, подъем!!!"... Потом все шустро одеваются, уорент на это скучающе взирает, а после отдает команду к утреннему построению... А потом, - завтрак. Обычно это рубленый бифштекс, картофельное пюре с жареной морковью и луком, хлеб с сыром и дрянной солдатский кофе, впрочем, после крепкого сна, он кажется уже не столь дрянным... Вик почувствовал приступ голода. Это было таким острым ощущением, что он проснулся окончательно...

Он лежал на сеновале в хозяйстве лесничего Роджа Милдерна, а сейчас ему предстоит... черт, да сколько же он проспал? Вик взглянул на наручные часики в серебряном корпусе. Было рано, всего пять утра. Значит, только-только показался рассвет?

В дверь амбара снова стали увлеченно дубасить с такой силой, что казалось, строение вот-вот рухнет...

– Встава-ай, капрал! Служба ждет, на! Кто рано встает, тот, на, жрать еще поспеет...

Ну да, Родж же обещал его разбудить... Вик кубарем слетел по лестнице и стал торопливо отпирать ворота. Две полусонные лошадки в загоне флегматично взирали на него карими глазами из-под густых чёлок...