Кэрол было стыдно. Безумно стыдно за то, что она проявила подобную слабость, попыталась совершить столь страшный грех и избежать уготованного ей свыше наказания. Наказания за то, что она зря - да, именно зря - прожила свою жизнь. Что была такой безвольной, слабой, беспомощной, испуганной и пассивной. Что предпочитала плыть по течению, вместо того, чтобы попытаться что-то изменить. Даже ради дочери она не смогла разрубить свои брачные узы, которые наносили физические раны ей и душевные – ее ребенку. Теперь она должна принять заслуженное наказание, смириться с грузом на сердце, который не исчезнет уже никогда и научиться жить по-другому. Ради памяти своей девочки! Ради дочери.

Все четыре дня, в течение которых ей строго-настрого запрещали вставать с постели и отпускали в туалет исключительно под конвоем, ее постоянно опекал Дейл, рассказывая о своем прошлом, о жене, умершей от рака, и о ценности каждой человеческой жизни. Слова старика были правильными, мудрыми и даже порой интересными, но такими утомительными, что Кэрол безумно радовалась каждому новому лицу в фургоне: вздыхающему и снова винящему себя Рику, Патриции и Мэгги, которые взяли на себя обеспечение едой группы на это время, постоянно пребывающему в движении Глену, который, приходя навестить ее, держался у самых дверей, одновременно с гордостью и смущением поясняя, что ему никак нельзя заражаться, он ведь часто целуется! Разок заглядывал Шейн, который быстро пробормотал какие-то слова о скорейшем выздоровлении и, увидев в окошко Лори, торопливо удалился. А вчера заходил Хершел, пряча глаза и покашливая. Он пощупал лоб женщины, положил рядом на стол какие-то порошки от простуды и пробормотал cвои извинения.

– Сочувствую твоей утрате. И я действительно не был уверен, что это она. Я надеялся, что там не твоя дочь. Надеялся и молился. Не плачь, не нужно больше, отпусти ее, как я отпустил своих близких. Они все сейчас в лучшем мире. «Не хочу же оставить вас, братия, в неведении об умерших, дабы вы не скорбели, как прочие, не имеющие надежды. Ибо, если мы веруем, что Иисус умер и воскрес, то и умерших в Иисусе Бог приведет с Ним», - процитировал он Библию и ободряюще улыбнулся.
– Твоя девочка уже на небесах.

Сжав безвольно лежащую поверх одеяла руку снова расплакавшейся матери, мужчина развернулся и покинул фургон, оставив после себя надежду на то, что маленькая девочка сейчас действительно находится где-нибудь в лучшем мире. Место старика скоро заняла Лори, которая приходила к приболевшей женщине достаточно часто. Она не упрекала ту, не жалела, не развлекала смешными историями, да и вообще мало говорила. Садясь рядом, брюнетка лишь быстро сообщала последние новости, которые ограничивались тем, что все поели и ничего не случилось, спрашивала о самочувствии Кэрол, помогала ей при надобности, а потом просто молчала. Это дружественное молчание, казалось, помогало обеим женщинам: одной справиться с мыслью о потере своего ребенка, а другой – свыкнуться с тем, что где-то внутри нее теплится новая жизнь, такая нежданная и пугающая в сложившейся ситуации.

Вчера подруга снова, принеся чай, бездумно уставилась в окно, за которым вокруг костра собрались мужчины, то ли споря, то ли что-то эмоционально обсуждая. Задумчиво переведя взгляд на лежащий у дерева изломанный стул, Лори вдруг вопросительно повернулась к Кэрол, которая, за неимением других вариантов, изучала стену фургона.

– Слушай, а у нас алкоголя ни у кого не было? Или… наркотиков?

– Не думаю. Какие-то лекарства Мэрла и что там еще было, вон там вон в ящике лежат, можешь глянуть. Если бы что-то пропало, Дейл бы заметил, - удивленно приподняла стриженую голову женщина. – Конечно, все может быть, но вряд ли бы кто-то прятал всю дорогу от нас спиртное. А почему ты спрашиваешь?

– Да тут недавно ночью кто-то разгромил все. Наутро было убрано, но следы остались, и стул поломанный. Я все думаю, может быть это… - замялась брюнетка, снова украдкой поглядывая в окно на обтянутые футболкой широкие плечи.

– Шейн? – Кэрол слабо улыбнулась. – Что ты так смотришь, я же не слепая, как и все остальные. Вы с ним тогда поссорились? Он, наверное, мог в порыве ярости что-нибудь сломать или разбить, я это всегда хорошо ощущаю. Опыт. Пусть и не самый приятный.

Взглянув на горькую усмешку подруги, Лори криво улыбнулась и решительно отвернулась от окна, машинально погладив живот, что она делала в последнее время все чаще.

– Да мы постоянно ссоримся, мне кажется. Я совершенно запуталась, Кэрол. Это все было, как сон. Рика ранили, он не приходил в себя, потом это все, так внезапно! А он нас спас, помог, и он… мы были знакомы давно, просто тогда не сложилось. Ты, наверное, меня осуждаешь, как и остальные, я ведь вижу, как на меня все смотрят! – на щеках женщины вспыхнул яркий румянец.

– Я тебя не осуждаю. Не мне осуждать кого бы то ни было. И никто на тебя не смотрит, это твоя личная жизнь, твои отношения, у остальных и своих забот хватает. А если кто и глянет косо, не обращай внимания, никто не безгрешен. Главное ведь то, что ты сделала свой выбор: ты с мужем, - тихо и успокаивающе говорила Кэрол, приподнявшись на подушке.

– Ты не понимаешь! – Лори снова схватилась за живот и опустила глаза, понижая голос, - я даже не знаю, чей это ребенок. Вот ты, ну, ты точно была уверена?..