— Ничего. Достанем, — нахмурилась ведьма. — Главное до рассвета успеть. Так что Миш поднажми!

— А в какую сторону ехать-то? — спросил я, привычно проезжая на красный свет. Ну не заметил, бывает. Ничего страшного, тут и так город как улей, не до меня ребятам…

Старая поваленная табличка сообщала: «Гадюкино». В ста метрах далее стоял огромный щит с большой красивой надписью: «пос. „Солнечный“» и цифрами. Дальше на расстоянии километра виднелись стены и крыши элитных многоэтажных коттеджей. Конечно, не Рублевка, но и их стоимость измеряется ого-го сколькими нулями!

Мне лично первое название пришлось по душе больше.

— Сворачивай. Туда. В поле.

— Насть, ты что задумала? — не понял я.

— Потом скажу. Делай что говорю! — вспыхнула она.

— Может поближе подъедем? — не сдавался я. Не на того напала, меня ее психами не запугать.

— Миш, крути баранку куда сказали! — одернула она, и я понял, что спорить бесполезно.

Можно было бы нагрубить в ответ, но смысл? После такой ночки у любого нервы ни к черту будут, надо сдерживаться, пока остались на это силы. Ссориться — не мириться. Крикнул привычное: «Держись!», нажал на газ. Машину вновь дернуло, все завалились на бок от разворота, после чего я аккуратно, ювелирно просто, спустился вниз, в кювет, и аккуратно поднялся наверх.

— Ну вот, можешь же, когда хочешь! «Не умею, не умею!…» — передразнила Настя. От досады я крякнул. Второй раз мне этот трюк не удастся.

— Гони вперед. Вон туда, — указала рукой.

— Да не быстро, блин! Аккуратнее! Мы ж не дрова тебе! — опять ругнулся сзади Михалыч.

Поле было неровным, рельефным. Через несколько минут мы оказались на самой его высокой точке. Под нами впереди расположился поселок. Он был небольшим, и в большинстве своем недостроенным.

Вылезли из «Мерседеса», с упоением разминая ноги после дикой получасовой тряски. Иначе водить я пока не умею. Ведьма тем временем всматривалась в поселок, приложив ладонь ко лбу, словно козырек — солнце уже начало подниматься над горизонтом.

— Михалыч, сколько до ближайшего дома? — кивнула она в ту сторону.

Десантник нахмурился.

— Метров триста.

— А до дальнего сколько?

— Ну, метров семьсот. Наверное… — неуверенно добавил он.

Настя в уме что-то прикинула и распорядилась

— Далековато. Ну, да ладно, цели не муравьи — попадем. Давай Бароева сюда. Миша открой багажник, будешь помогать, — это уже мне.

Я послушно открыл багажник и обалдел. Моему изумленному взору предстала труба РПГ «с какими-то тамо навортами, в душе не знаю какими…», о которой я совсем забыл. Сзади подошла Настя и нежно обняла меня.

— Миш, потерпи, пожалуйста. Это последний раз. Я знаю, тебе трудно.

— А вдруг там мирные люди? — вздохнул я.

— Ты сам в это веришь? — Она скривилась. — Я не буду бить по домам с мирными людьми. Да и нет тут почти никого, поселок только строится. Зато эффект получится просто потрясающий! Такое эти дяденьки надолго запомнят.

Я аккуратно развернулся и она прижалась к груди.

— Я должна это сделать. Просто чувствую что должна. Понимаешь?

— Ты ответишь за всё это. Ангел называет это «страшным судом», хотя говорит, что это немного не то, что мы думаем.

Она горько усмехнулась и отстранилась. И, посмотрев мне прямо в глаза, произнесла:

— Я знаю. Слишком уж за многое мне придется отвечать. Слишком много ошибок я в жизни совершила, не только это.

Присела край багажника. Глубоко вздохнула.

— Миш, всё не так просто. Ты считаешь, что я приехала мстить, так? Ну, скажи, ты же так думаешь!

Я кивнул.

— Да, так.

— Ты ошибаешься. — Она помолчала, подбирая слова. — Думаешь я не понимаю, что ничего не изменю? Понимаю! Все я понимаю!

Ведь эти бандиты, мафия… Это всего лишь бандиты и мафия! — «сформулировала» она. — Они гнойный нарыв общества, но это всего лишь нарыв на больном теле! Следствие болезни, а не причина! Наше общество больно. Все мы больны, только потому эти гнойники и смогли вылезти.

Корень зла надо искать не в Бароевых и Антонинах Петровнах, Миш, а в Степанидах Сергеевных. В таких, как она. В учителях и воспитателях, издевающихся над учениками. В обывателях, смотрящих на все это как на должное. В родителях, ненавидящих чужих детей потому, что они чужие.

— …В тех, кто не считает других людей людьми! — чуть не вскричала она, и я почувствовал, как ей больно. И что выговориться надо — от этого боль тупеет, ей становится легче. — В тех, кто создал общество, в котором стать хорошей воровкой — неплохая жизненная альтернатива панели.

До них не добраться. Да, я, при всей подготовке, до них не доберусь. — Она вздохнула и опустила голову. — Нельзя изменить ВСЁ общество. Нельзя в одночасье поменять установки и стереотипы целого народа, целого поколения. Это никому не под силу.