Шрифт:
Быков. Защитный цвет, господин генерал. По бумагам— я советский служащий, инженер Быков, командированный Главтопом в Донбасс. Я сам выбрал это место (повернулся к Дювалю)… и, как видите, не случайно. Мы встретились.
Дюваль. И мы выбирали направление удара именно сюда. В Донецкий бассейн. И, как видите, не случайно мы встретились.
– - -
В салон-вагоне Фрунзе. Сумерки.
Фрунзе и Белоусов стоят друг против друга.
Белоусов. Я немедленно свяжусь с Юзовкой и выясню положение настолько точно, насколько могу.
Фрунзе. Благодарю вас. (Жмет ему руку.) Уверен, что мы с вами сработаемся. Ведь так, Петр Степанович?
Белоусов (взволнованно). Так, Михаил Васильевич. И… верьте мне… (уходит).
Фрунзе некоторое время ходит, напевая «Белая армия, черный барон». Хлопнула дверь. Чуть качнулся вагон. Чьи-то голоса доносятся с конца коридора. Слышны шаги. У входа в салон появляется Ворошилов.
— Можно? — спрашивает он.
Фрунзе вглядывается в Ворошилова и вдруг срывается с места:
— Володя!
— Арсений! — изумленно и радостно воскликнул Ворошилов.
Они обнялись, поцеловались и, откинувшись, снова посмотрели друг на друга.
Фрунзе. Подумать только, четырнадцать лет! С самого стокгольмского съезда!
Ворошилов. Да, да. Помнишь эту гостиницу дешевую и этот шнапс или шнель-клопс, или черт его знает, как его там звали, и как мы проговорили всю ночь о России, и эту речь Ильича на другой день? — И вдруг — вот здесь, в такое время… Да ты как сюда попал?
Фрунзе. Да, да! Вот уж никак не ожидал! Вот они как повернулись, дела в России-матушке!
Ворошилов. Чудесно! Да ты как сюда попал?
Фрунзе. Как! Назначили.
Ворошилов. Великолепно. Ты мне в аккурат и объяснишь, где я могу сейчас Фрунзе найти.
Фрунзе. Зачем он тебе?
Ворошилов. Да я по его вызову. Бросил армию и прилетел сюда сломя голову на паровозе.
Фрунзе. Позволь, позволь, — ты, случайно, не Ворошилов?
Ворошилов. Он самый!
Фрунзе. Так это я тебя и вызывал. (Хохочет.) Понимаю теперь, почему Ильич так лукаво улыбался, когда я сказал, что никогда не видел тебя!
Ворошилов. Значит, я попал правильно.
Оба смеются, обнимают друг друга.
Фрунзе. А здесь, брат, кое-кто встретил меня в штыки. Полный заговор.
Ворошилов. Знаем мы эти троцкистские штучки. Сталкивались с ними в Царицыне и при деникинском наступлении. Сталин ломал их железной рукой. «С врагами надо поступать по-вражески», — говаривал он.
Фрунзе. И у нас рука не дрогнет.
Ворошилов. А ежели тебе интересно знать, насколько ты можешь довериться Первой Конной армии и ее командованию, то я могу сказать: какие бы трудности и опасности ни были, можешь рассчитывать на нас до последнего нашего издыхания…
Фрунзе. Я не могу тебе сказать, с каким удовольствием я смотрю на тебя, слушаю тебя!.. Нам только покончить с Врангелем! А тогда можно будет все силы отдать на то, чтобы народ наш, измученный и чудесный наш народ, впервые по-настоящему ощутил все значение Октябрьской победы, впервые начал жить по-человечески.
Ворошилов. Да, народ у нас необыкновенный! Возьми нашего рабочего, мужика! Они, брат ты мой, что хочешь вытянут, а до правды дойдут. Слышишь, как поют?
Тихо доносится:
Белая армия, черный барон
Снова готовят нам царский трон.
Но от тайги до британских морей
Красная Армия всех сильней…
Вбегает Белоусов, он вне себя:
— Товарищ командующий! Товарищ командующий! Юзовка пала!
– - -
Темный железнодорожный пакгауз.
На каменном полу сидят, лежат пленные красноармейцы. Неясный свет, должно быть от железнодорожного фонаря, брезжит в щели. Видно задумчивое, грустное лицо Матвеенко. Чей-то неуверенный негромкий голос как бы про себя пробует запеть песню. Эту песню сейчас поет вся советская Русь:
Белая армия, черный барон…
Движение среди пленных. Оглянулись на поющего. И вот к одинокому негромкому голосу присоединился другой, третий: