Радостные крики пленных. Перестрелка на площади. Все застилается дымом.

– - -

В садике у дома попа, где только что находился штаб Кутасова, происходит заседание полковой комячейки. На скамейках у столика сидят бойцы и командиры. Иные стоят. Среди бойцов и командиров — Фрунзе и Кузнецов.

— Как он скомандовал: «Коммунисты и комиссары вперед», — говорит секретарь ячейки, обращаясь к Фрунзе, — мы все вышли, глядим — и Матвеенко с нами…

Фрунзе. А нельзя ли его позвать?

Кто-то встал и отправился за Матвеенко.

Те же и Матвеенко.

Фрунзе. Что побудило вас? Ведь если бы вот товарищ Кузнецов с полком (указывает на Кузнецова) не подоспел на помощь, вы погибли бы вместе вот со всеми этими товарищами, а могли бы остаться живым.

Матвеенко (немного смущаясь). Да ведь как сказать… Коммунисты, говорит, вперед… мне вроде уже и совестно было остаться.

Фрунзе. А вы не считаете, что вам следовало бы вступить в партию?

Матвеенко (смущенно). Рекомендаций нет, товарищ командующий… Я ведь в полку человек новый.

Фрунзе. А вот товарищ секретарь ячейки вас охотно отрекомендует.

Матвеенко. Правда? Спасибо вам обоим… Верьте — отдам жизнь (от волнения не находит слов)… за партию, за Ленина…

В это время из-за кустов выходит Катерина.

— Извинить мене, братья-товарищи, что вышла без спросу… А я себе так решила: коли возьмут товарища Матвеенко, попрошусь и я у партию… Чи возьмете вы меня, чи ни?..

Фрунзе. Видали вы такую? (Смеется.) Как ваше мнение, товарищ Кузнецов?

Кузнецов. Могу поручиться головой, что Катерина Голубенко — верный наш товарищ, полная коммунистка.

Фрунзе. А вторую рекомендацию опять, выходит же, давать? (Смеется.) Вот она откуда идет погибель Врангелю! Вот чего не учли господа английские и французские империалисты!..

– - -

Севастополь. Воскресенье. Колокольный перезвон. В соборе армии и флота служат молебен о даровании победы христолюбивому воинству. У алтаря — Врангель, генералитет, сановники, иностранцы из военных миссий, среди них даже японский генерал. Дальше по чинам обер-офицеры, армейцы и моряки, чиновники в вицмундирах, штатские в сюртуках. Еще дальше — серый люд, дворники, полиция.

Бархатный баритон протодиакона: «Благослови, владыко…»

Поп. Благословенно царство отца и сына и святого духа, ныне и присно и во веки веков…

Хор. Ааа-минь!

Умильное выражение на лице японца.

— Весьма люблю церковное пение.

Перешептываются два отставных старичка генерала:

— Двадцатое пришло, а пенсии не платят, ваше превосходительство.

— Шут ли в пенсии… Французская булка — пятьсот рублей.

Генеральша другой генеральше:

— Запретили выпекать пирожные…

— Ну, это уж слишком!

«…Благословен грядый во имя господне…» — разносится под куполом.

Полковник французской службы Дюваль негромко господину в сюртуке со знаком горного инженера — в нем можно узнать горнопромышленника Быкова:

— Моя последняя цена — семьдесят тысяч за акцию.

Быков. Николаевскими?

Дюваль. Врангелевскими.

Быков. Вы еще деникинскими предложите.

Дюваль. Неблагодарный. Не будь меня, болтались бы вы на веревке в Юзовке…

«Спаси, господи, люди твоя…» — гудит хор.

Дама своему спутнику, по облику литератору:

— С кем это Тамарочка, Аркадий Тимофеевич?

— Была со мной, а теперь с поваром французской миссии.

Протодиакон. Паки, паки миром господу помолимся…

Первый спекулянт. Вексель сроком три месяца, место платежа Москва, верхние торговые ряды…

Второй спекулянт. Беру турецкие лиры, даю итальянские… Курс — сорок четыре…

Первый спекулянт. Кошмар! А моя комиссия? Цыпленок тоже хочет жить…

Протодиакон. Спаси, господи, люди твоя…

«И благослови достояние твое», — подхватывает хор.

Гудят голоса певчих: «Победы благоверному правителю нашему болярину Петру на супротивные даруя и твое сохраняя крестом твоим жительство…»

Все взоры обращаются в сторону Врангеля.

– - -

На паперти собора. Нищие — безногий инвалид, безносая старуха, странники.

— Подайте Христа ради… Подайте убогому… Не оставьте…

В промежутках — перебранка: