По ложку стелился вонючий, едкий дым.

— Стой! — прокричал Созинов азартно, вскинул на скаку винтовку. — Стой, стрелять буду!

В ответ один из китайцев поспешно развернул берданку и, не целясь, пальнул в казака. Промазал. Пуля прошла в стороне от Созинова, он даже не услышал её опасной песни.

— Стой! — вновь прокричал он, давясь воздухом, дымом, смолистым смрадом, исходящим от сырых досок, сдул в сторону слёзы, вытекшие из глаз, и выстрелил в хунхуза. Не попал. Пуля сбила с его головы мятую дырявую кепку и исчезла в пространстве.

— Стой! — в третий раз прокричал Созинов, передёрнул затвор винтовки. — Стой, гад!

Китаец в ответ по-заячьи взвизгнул, словно в зад ему попал заряд соли, и прыгнул в сторону. В ту же секунду он ткнул перед собой берданкой, ствол винтовки окрасился розовым цветом — вспух целый бутон, — Созинову показалось, что пуля сейчас снесёт ему половину головы, он поспешно пригнулся и сделал это вовремя. Пуля прошла у Созинова почти у самого виска.

Стрелок взвизгнул снова, дёрнул затвор, выбивая гильзу из ствола берданки, но сменить патрон не успел: Созинов настиг его, ударом приклада, очень ловко, вышиб оружие из рук хунхуза, второй удар нанёс разбойнику ногой, не вынимая её из стремени, — саданул китайца стременем прямо по голове. Хунхуз ахнул и кубарем покатился по земле.

Невдалеке Созинов заметил младшего брата.

— Ива-ан! — выкрикнул он, зовя брата на помощь. — Свяжи бусурманина! — Сам же, не останавливаясь, поскакал по ложку дальше, за вторым хунхузом, прокричал азартно: — Йех-хе-е!

По пути ему попались две старые поваленные лесины, на которых работяги-китайцы любили сидеть по вечерам и тихонько тянуть заунывные песни про своё тяжёлое житьё-бытьё, конь с лёту взял лесины, но, приземляясь, поскользнулся — что-то ему попало под копыто, — и Сезонов чуть не вылетел из седла.

Сам удержался, а вот тяжёлая винтовка невесомой птичкой вымахнула у него из руки и, всадившись прикладом в одну из лесин, отскочила в сторону. Созинов поднял коня на дыбы — лучше упустить разбойника, чем потерять верную подругу-винтовку. За такую потерю и урядничих лычек могут лишить, и серебряного Георгия содрать с груди.

Созинов, свесившись с седла, исхитрился и подцепил рукою винтовку под ремень. Развернулся, на ходу заглянул в ствол трёхлинейки — не забит ли землёй? Если забит, при выстреле может разорваться. Ствол был чист.

— Йех-хе-е! — ощущая азарт, ликование победы, прокричал Созинов и устремился за убегающим китайцем.

А тот ушёл уже в самый низ ложка и был едва виден, из струящегося дымного пласта то высовывалась его голова, то исчезала — она будто плыла в некоем диковинном зелёном течении.

Созинов направил ствол винтовки на его голову:

— Стой, ходя!

Китаец нырнул вниз, в пласт дыма, исчез почти бесследно, но долго там не продержался, вынырнул вновь, прижал к плечу приклад берданки и выстрелил.

Созинову не раз говорили, что он заговорённый, пули его не берут, сослуживцы завидовали младшему уряднику — от чего угодно может погибнуть Васька Созинов, но только не от пули, считали они, — пуля китайца прожгла воздух в нескольких сантиметрах от созиновского виска и всадилась в дровяной штабель.

— Йех-хе-е! — вновь звонко, заведённо прокричал Созинов, сдавил каблуками бока коня и передёрнул затвор трёхлинейки — больше уговаривать хунхуза он не будет — будет стрелять.

Китаец засек это движение боковым зрением и опять нырнул в шевелящийся пласт дыма, разгрёб вонючее плавающее густотье, под его прикрытием метнулся в сторону, через несколько метров снова вынырнул на поверхность. Голова его поплавком закачалась в волнах дыма.

Младший урядник швырнул коня к китайцу.

— Бросай берданку! — прокричал он что было силы, оглушая самого себя и нагоняя страх на китайца — от крика полоса дыма даже заколыхалась нервно, китаец шарахнулся в сторону, остановился и поднял руки. Но оружие не выпустил, продолжал держать берданку в правой руке.

— Бросай винтовку! — вновь прокричал китайцу Созинов.

Хунхуз задрал голову, кинул на берданку сожалеющий взгляд и бросил её в опасно шевелящийся длинный шлейф. Созинов отвёл ствол трёхлинейки в сторону, поманил китайца пальцем:

— А теперь иди сюда! Руки можешь опустить.

Пленник послушно опустил руки, двинулся к Созинову. Тот оттянул рычажок затвора, ставя винтовку на предохранитель, отёр рукою горячее потное лицо.

Выстрелы, звучавшие в посёлке, стихли. Созинов стволом винтовки подтолкнул китайца в спину, сделал это не больно, хунхуз в ответ вздёрнул голову и пробормотал что-то злобно.

— Нет, человеческого языка ты, скотина, не понимаешь, — рассудительно проговорил Созинов и снял винтовку с предохранителя, — а раз не понимаешь человеческого языка, то давай говорить по-другому... А ну руки в гору! — он повёл стволом трёхлинейки вверх.