Шрифт:
– Повторюсь: я была в душе. И что твоя обожаемая Любочка, - её имя я особо ядовито выделила из безразличного голоса, - в столь ранний час делала в моей комнате?
На момент жена моего отца растерялась, а потом её лицо перекосилось от ярости:
– Что ты себе позволяешь?!
– И снова рука вознеслась для очередного удара, а я посмотрела на папу. Не ища не жалости, ни защиты. Просто посмотрела. Холодно, безразлично, без какого-либо интереса. Просто чтобы показать: плевать я на вас хотела!
Уж не знаю, что во мне такого увидел батя, но он второй раз за последние лет десять заступился за меня!
– Хватит.
– Властный голос заставляет женщину, стоящую передо мной в одном халате, с маской для глаз на голове, явно только проснувшуюся, остановиться и не ударить меня в очередной раз.
И он просто ушёл. Не сказав ни слова больше. Просто ушёл, а они выскочили следом за ним, предварительно обдав меня крышесносной волной ненависти.
На часах половина восьмого. Нифигово я так искупалась.
Быстро нацепив темные джинсы с потертостями и розовый растянутый свитер, рукава которого полностью скрывают кончики пальцев, а подол отлично прикрывает задницу, но при этом свитер идеально облегает грудь, схватила ещё вчера приготовленную сумку и выскочила в коридор.
Наскоро поздоровавшись с уже давно проснувшийся Агатой, уцепила приготовленный для меня завтрак и убежала одеваться.
Ещё даже восьми нет, значит, инфузория не уехала с моим водителем.
Поэтому, запрыгнув в машину, я приветливо улыбнулась Василию - моему шофёру.
Пока уже довольно постаревший мужчина вёз меня в школу, я успела расспросить его и о жене, и о дочке, которая сейчас болеет. Мужчина с огромной охотой отвечал на мои вопросы и поддерживал беседу.
Ну конечно, я же не бесчувственная тва… девушка. Мне действительно интересно, что происходит с этим человеком. Ведь он отвозил меня ещё в детсад.
Школа приветствовала меня привычным гомоном младших и старших классов, которые, несмотря на уже довольно солидный возраст в шестнадцать-восемнадцать лет, ведут себя хуже детей.
С улыбкой здороваясь с пятыми классами, у которых я на день Самоуправления английский вела, я со счастливой улыбкой шла в кабинет русского, который у нас уже третий день подряд стоит первый в расписании. И если раньше это не вызывало никаких мыслей, то сейчас русский у меня стойко ассоциируется с учителем.
Этот Александр Андреевич.
Бе-е-э! От одной мысли о нем дрожь по коже пробегает! Ну как можно быть таким легкомысленным! Нам же через полгода почти самый важный в жизни экзамен сдавать, а он ведёт себя, как уличное быдло!
И эти пошлые шутки в сторону Донцовых. Я понимаю: они те ещё… девушки легкого поведения, но это же не повод шутить о столь откровенных вещах!
Неприемлемо!
Тряхнув головой, полностью выкинула из неё такого красивого, широкоплечего мужчину, с таким шикарным подбородком и голубыми глазами…
Громова, какая инфузория тебя укусила? О чем ты думаешь? Какой к черту “шикарный подбородок”? Да он очередной невоспитанный хам!
Потерпи, Бяточка, полгода, и ты выпустишься из школы, получишь эту гребаную нифига не золотую медаль и свалишь отсюда далеко и надолго!
Решительно кивнув самой себе, открыла дверь в пустой класс.
Ну, восемь утра, что я, собственно, ожидала?
Пройдя к своей первой парте, приготовилась к уроку и достала книжечку.
О, да! Что может быть лучше получаса тишины и атмосферы от Кинга.
Вот умеет же человек напряжение поддерживать!
Сидишь, почти не дышишь, момент напряженный, вот-вот откроет дверь и…
– Бу!
– громко над ухом, а я с пронзительным визгом шарахаюсь в сторону и падаю со стула. Книга падает на меня сверху, но я почти не чувствую этого.
Я с чувством всепоглощающей ненависти смотрю на нового учителя, который сейчас беззастенчиво ржёт надо мной.
Справившись с агрессией, окинула неудавшегося шутника, все ещё издевательски хохочущего, холодным, малость презрительным взглядом, поднялась на ноги, держа книгу в руках.
Отряхнув ягодицы, учтиво и холодно, как делала на всех приемах отца, спросила:
– Что-то ещё?
– И взгляд такой, будто сверху-вниз на него смотрю. И плевать, что он выше меня почти на голову!