Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.

Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,

Слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся

Шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.

Перевела дыхание и с не меньшей гордостью во взгляде под аплодисменты мужчин спустилась со злосчастной табуретки, с которой чуть не свалилась. И только на твердой поверхности смогла вдохнуть спокойно.

— Неплохо, — похвалил Александр Андреевич, чуть улыбаясь уголками губ. — От золотой медалистки и девушки, занимающей всегда первые места во всём, я меньшего и не ожидал.

— Да, гордость семьи. Будущая хозяйка всего, что принадлежит мне, — качнул головой отец, делая небольшой глоток своего любимого виски.

— Решили отдать весь бизнес ей? — спросил учитель скорее для поддержания беседы, чем из интереса.

— А кому ещё? Единственная дочь. Всё, что у меня, по сути, осталось, — отец смотрел только в огонь, никуда больше, и казался таким уязвимым, что было не по себе, но это было не самое главное! Потому что наступил тот момент, которого я ждала на протяжении десяти лет! Именно сейчас Инесса поняла, что в данном доме она не больше, чем мебель! И как только я возьму шефство над сетью ресторанов, она вылетит отсюда пробкой.

Это был самый лучший момент за последние десять лет. Определенно!

А мужчины продолжили говорить о вещах, важных только им, мужчинам, так что я смогла спокойненько вернуться в игровую, где наконец-таки дочитала злосчастное обществознание и смогла взяться за песню, которую буду исполнять через полтора месяца, но идей у меня на этот счёт совершенно не было.

Надо что-то русское, ибо английское поймёт не каждый, и надо то, что я смогу спеть. Что-то простое и красивое, со смыслом, но такая песня всё никак не шла в голову, поэтому я бросила это дело и пошла на кухню, где меня всегда ждало что-то вкусненькое.

На часах половина десятого ночи, а Александр Андреевич всё так же восседает в моей гостиной и точит лясы с моим отцом, ну а я за обе щеки запихиваю жаренную картошку и пытаюсь не уснуть, потому что мне ещё на дело идти, точнее, взламывать кабинет собственного отца.

Нужный мне ящик закрыт на замок, но его можно просто сломать, и отец ни о чём не догадается, потому что Инесса периодически что-то грубо вскрывает в его кабинете в поисках доказательств его измен, так что проблем не будет. Как и важных документов, потому что батя у меня человек неглупый и не станет оставлять важные вещи там, куда может заползти эта змеюка, так что придётся поработать сегодня.

Третья ночь почти без сна. Эх…

— Беатриса, — прозвучало из коридора, когда я, уныло подперев щёку рукой, дожевывала салат.

— Иду!

— Беатриса, проводи Александра Андреевича, а то у нас псы не на привязи, — сказал отец и поднялся на второй этаж, утаскивая за собой Инессу и всё время молчавшую Любу.

Пожав плечами, накинула на плечи старую армейскую куртку деда, которую не выкидывают только потому, что я бьюсь в истерике каждый раз, когда к ней кто-то прикасается, и вышла на улицу, пропуская учителя вперёд.

— Что с тобой случилось, когда ты вошла в зал? Куда делось всё то раздражение? Что за необоснованный страх? — гора вопросов на одну меня, пялящуюся в чистое звёздное небо.

— Александр Андреевич, — тихо позвала я, привлекая к себе внимание и при этом не отрывая взгляда от неба. — Помните, я Вам про чувство такта говорила? — Дождавшись немого кивка, продолжила: — Включите его, пожалуйста, — и спокойно направилась к огромным железным воротам.

— Громова, вот что ты за человек неправильный и скрытный, а? Только со своей подружкой шушукаешься постоянно! — возмутился мужчина, стараясь идти со мной в ногу и делать такие же маленькие шажочки.

— Она мне не подружка, — спокойно ответила я, взглядом ища наших доберманов, которых, по странным обстоятельствам, выпустили из вольера, и которых сейчас не было во дворе, хотя они должны были крутиться под ногами и пытаться сожрать учителя.

— А общаетесь, словно в детском саду в один горшок писали, — пошутил он. Но шутка эта вызвала у меня только вежливую, отработанную годами улыбку, которую люди обычно показывают просто чтобы не обидеть собеседника. И он это прекрасно понял, потому и нахмурил свои чёрные брови, отчего взгляд голубых глаз стал ещё пронзительнее.

— Всё, пришли, — оповестила я, открывая перед учителем кованую черную калитку, и уже готовая попрощаться.

Но у учителя, как всегда, были свои соображения на этот счёт.

Взглянув на дом над моей макушкой, — его рост это, к сведению, прекрасно позволял, — он озорно, совсем по-мальчишечьи улыбнулся и, схватив меня за рукав фуфайки, вытащил за калитку и тут же придавил своим телом к промерзлому кирпичному забору, попытавшись поцеловать, что у него, к слову, не получилось, потому что я накрыла губы ладонью и отвернулась.