– Я... – Сглатываю и твердым голосом проговариваю. – Я обещаю.

Плечи Хэрри опускаются, и он вымучивает тусклую улыбку.

– Вух, отлично. И следи за голубками. Мало ли, что с ними случится.

– Ты меня знаешь. Я всегда за всеми слежу.

– Верно.

Хэйдан похлопывает меня по лопатке, отворачивается, а потом вновь обнимает.

Я стою обездвижено и в ступоре. Жаль, что мой брат ошибается. К сожалению, он не представляет, что восхищается предателем и крепко сжимает в руках настоящего убийцу.

ГЛАВА 16. С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, АРИ.

Когда я возвращаюсь домой, на моей кровати оказывается черный костюм и нелепая маска, как в фильме «Призрак оперы». Джиллианна любила этот фильм. Я смотрел его раз сто, может и больше, и меня всегда дико раздражала кривая маска на лице главного героя.

Тру от усталости глаза и подхожу ближе. На пиджаке валяется записка.

«Не опоздай».

Очень мило со стороны Меган фон Страттен подарить мне классический костюм. Да, я просто в восторге. Выходит, это маскарад? Замечательно. Так будет проще скрыть лицо.

Я сообщаю Джейсону о том, что они с Норин должны найти костюмы, а потом прячу футболку Ариадны в самый дальний угол шкафа. Плетусь в ванную комнату и стягиваю с плеч толстовку, потом снимаю футболку. На моем теле всегда было много шрамов, сейчас на нем много гематом и порезов, словно я влипаю в неприятности каждые две минуты. Не помню, чтобы я так паршиво выглядел. Щетина покрывает подбородок, под глазами синие круги, будто я не сплю. Хотя, так и есть, я не помню, когда мне в последний раз удавалось нормально отдохнуть. В моей ситуации это непозволительная роскошь.

Я бреюсь, оставляя мелкие порезы, затем под душем смываю остатки дня.

Остатки всех этих дней.

Из ванны я выхожу другим человеком: спокойным и расслабленным. Что бы со мной ни случилось, я со всем справлюсь. Жизнь – дерьмо. Я знаю, я в курсе. Я привык, когда на меня обрушивается ливень из проблем и уже даже не чувствую себя загнанным в угол.

Так или иначе, у каждого из нас своя клетка. Просто в моей нет воздуха и света.

Я не спускаюсь к ужину. И не выхожу на завтрак. Отец заходит ко мне в обед. Но я с ним не разговариваю. Отмахиваюсь, указывая на учебник по биологии, и отворачиваюсь, даже не представляя, что вообще я могу сказать папе, после того, как рыдал на его плече с полчаса, как истеричная девчонка.

Что он теперь обо мне думает? Какие действия собирается предпринять?

Ответ не заставляет себя долго ждать. Часам к пяти ко мне в спальню заходил Дол, и я подозрительно прищуриваюсь, потому что меня раздражает, когда она пытается казаться милой и заботливой мамочкой, которой, увы, не является.

– Мэтт, тут кое-кто пришел.

– Кто?

– Спустись и увидишь.

– Я никого не жду.

– Спустись, – повторяет она, кивая, и ее светлые локоны скатываются с плеч, – живо.

Приказной тон? Со мной такие приемы не срабатывают. И, все же, что-то заставляет меня поднять зад и последовать за ней. Возможно, совесть, которая когда-то смотрела на меня в отражении. Или, возможно, мне просто надоело целый день валяться в постели и с маниакальной сосредоточенностью раз за разом обдумывать план действий.

Дол проводит меня в гостиную.

На диване сидит отец, рядом с ним сидит неизвестный мужчина: он толстый или нет, жирный, как кусок сала. Еще и потный кусок сала с мокрой спиной и блестящими щеками английского бульдога. У незнакомца почти нет волос. Лысина сверкает в ярком свете. И к этой лысине, словно пиявки, прилипли черные пласты кудрей. Когда-то он этими кудрями покорял девчонок. Сто процентов. Хотя, о чем это я? Разумеется, нет.

– Мэтт, – папа нервно вскакивает на ноги и потирает ладонями колени, – я хотел тебя познакомить с мистером Рокетсоном. Слышишь? Подходи ближе.

Свожу брови. Что за чертовщина происходит? Я останавливаюсь и сплетаю на груди руки. Если он думает, что я просто так выполню то, о чем он меня просит – он ошибается.

– Что за мистер Рокетсон?

– Приятно увидеть тебя воочию, Мэттью! – Толстый мужчина, от которого несет так сильно, что глаза слезятся, подпрыгивает ко мне и протягивает пухлую ладонь. – Очень!

Я не пожимаю руку.

– Кто вы?

– Это психиатр, Труман Рокетсон, – важным голосом поясняет Долорес, а я гляжу на нее через плечо и чувствую, как мое лицо возгорается. Руки падают сами собой. Я пялюсь на женщину и действительно верю, что она проговорила нечто на иврите.

– Что? – Наконец, мой язык отмирает. – Что ты сказала?

– Психиатр. Мы решили, что тебе нужно поговорить с кем-то.

У меня нет слов. У меня нет сил. Первые несколько секунд я не знаю, что ответить и что закричать, потому что прибываю в странном, туманном состоянии, во время которого так и тянет разбить кому-то морду. Но здесь отец и Долорес, их бить как-то неправильно... Выходит, не повезет толстому ублюдку, но у него и так жизнь не классная, да? Разве стоит подливать масло в огонь? Мои сумбурные мысли вертятся в голове, словно сумасшедшие, и, решив, что напугать отца больше попросту невозможно, я смеюсь. Прыскаю со смеху и отворачиваюсь. Оглядываю круглыми глазами комнату и отцу в лицо смотрю растерянно.