И тогда строится «кордон» из трех изб и ставится «изба на горке».

Михальченко привез откуда-то гончаров, а с фарфорового завода сманил большими деньгами известного мастера. Они вдвоем с Колей копались в книгах, читали, изучали. Люди Михальченко раздобыли копии подлинных чертежей печей Светлозерского фарфорового завода.

По этим чертежам была поставлена одна печь. Остальные — прикрытие. Правда, неожиданно для дельцов гончарное дело стало приносить доход, и они даже хотели расширить его. Но главное — сделать недостающие предметы для музейной коллекции. Я передала им комплект фотографий.

Глины были практически те же самые. Мастер, привезенный Михальченко, великолепный, а Коля отличный художник…

Сначала сделали по одной-две тарелки. Михальченко отдавал своим людям на экспертизу. Те давали заключения, а в частном порядке передавали свои пожелания в письмах, где дополняли и разъясняли особенности росписи. Один раз Михальченко даже привез какого-то эксперта на кордон.

Коля на все это согласился только из-за мечты. Накопить денег, валюты, поехать в Германию и сделать пластическую операцию.

Да и я… мечтала об этом.

Но Михальченко денег давал не очень много, а нужны были десятки тысяч. Обещал, правда, после продажи всего сервиза выдать столько, сколько нужно. Но теперь уж…

А когда вы объявились в последний раз, местные доверенные уже знали или предполагали, кто вы. Андрей проводил вас на кордон и передал приказ бригадиру — убрать вас. Тот стрелял на болоте из карабина. Теперь все разбежались. Вот и все.

Мы помолчали. Потом я как можно мягче сказал:

— Во-первых, Света, я обязан вам и Коле спасением, жизнью. Поэтому вместо банальных благодарностей я обещаю сделать все, что смогу, для смягчения участи Николая Ивановича Кузьмина. Он в данном случае — скорее жертва…

Светлана не выдержала, заплакала, выбежала из комнаты.

В Вологде меня ждала «цедуля» в гостинице: «Явиться в городское управление уголовного розыска».

В местном угро мне передали телеграмму Евграфа Акимовича: «После описи имущества и ценностей Кузьминых И. В. и Н. И. и после похорон Николая Кузьмина срочно выезжай. Стрельцов».

Совершенно ошалевший, я посмотрел на лейтенанта, вручившего мне телеграмму:

— Что с Николаем Кузьминым?

— Повесился Коля, — коротко ответил лейтенант.

Давненько уже я не получал такого удара. Выйдя из управления, я постоял, потом медленно побрел к дому Кузьмина.

У калитки стоял милицейский «газик», в комнате у стола сидели Иван Васильевич и Светлана. По дому ходили люди, слышались команды, переговоры.

Мы помолчали, Светлана тихо плакала.

Дверь в комнату Коли была открыта.

— Можно заглянуть туда? — спросил я у хозяина. Он пожал плечами.

— Теперь вы здесь хозяева.

Я вошел в комнату, огляделся. Стол, стулья, койка, этажерка, на которой стояли рядами кассеты.

На журнальном столике располагался двухкассетник. Я машинально нажал кнопку.

Послышались звуки саксофона. Я испуганно выключил магнитофон.

— Ничего, пусть играет, — услышал я голос Ивана Васильевича.

Я снова нажал кнопку.

Великий Лестер Янг исполнял блюз «Платье в горошек и лунный свет».

Я вышел из комнаты художника.

— Он любил джаз. Пусть послушает, — добавил Кузьмин. Я растерянно взглянул на хозяина, на Светлану и только спустя некоторое время понял: душа покойника покидает дом только на девятый день после смерти.

Моя очередная «охотничья» кампания закончилась, как и в большинстве случаев, на кухне у Евграфа Акимовича. Мой умудренный опытом шеф рассказал мне все, что я не успел еще узнать о деле.

Михальченко занимался коллекционированием и контрабандой антиквариата еще с 88-го года.

А осенью 91-го, зимой 92-го года, когда к нам потоком хлынула гуманитарная помощь, процесс переправки за рубеж икон и художественных полотен стал и вовсе элементарным. Некий благодетель привозит в Россию несколько тонн какого-нибудь, мягко говоря, не очень нужного на его родине товара. Зато здесь, в Питере, изумленные и ошеломленные заморскими этикетками граждане с остервенением борются за право обладания им и, полные благодарности, не слишком-то обращают внимание на пару небольших чемоданов, с которыми благодетель покидает Россию. По поводу багажа своих клиентов Михальченко даже не всегда нужно было договариваться с таможней.

Грандиозная афера с русским фарфором задумывалась несколько лет назад и успешно осуществлялась до последнего месяца.

Но вмешался Никита Николаев с его связями с наркомафией. Михальченко справедливо опасался, что его основное дело может быть поставлено под угрозу намерением Николаева превратить книжный склад в один из тайников для опия-сырца. И смерть друга в определенной степени принесла ему облегчение. Он решил, что даст крупного откупного и отделается от Мухаммеда.