За коллекцией фарфора должен был прилететь на собственном самолете некий бизнесмен с грузом медикаментов и кое-какого оборудования.

Отсюда, как надеялся Михальченко, он проводит клиента с драгоценной коробкой на «мерседесе» к самому трапу самолета. Бизнесмен обещал за подлинную коллекцию русского фарфора из ста сорока предметов двести тысяч долларов.

Но Мухаммеду не понравилась строптивость конкурента, и некий наемный киллер, снабженный Василием копией ключей от квартиры на Васильевском, покончил с директором издательства.

Василию тоже была на руку смерть шефа, потому что, женившись на Милите, он становился обладателем солидного капитала.

Кстати, именно Василий, по словам одного из охранников Мухаммеда, заложил Шалыгина (Ласточку).

Когда-то они учились вместе в милицейской школе, откуда Шалыгин был изгнан за пьянство. Впоследствии Василий не раз имел дело с Ласточкой и во время одной из пьянок Шалыгин, на что-то обидевшись, пригрозил Василию и всей компании крупными неприятностями. Люди Мухаммеда прижали его, он признался, что Аким дал ему кликуху «Ласточка», но ни в какую не сознавался, что передавал сведения в розыск. Конечно, ему не поверили.

— Теперь уже все кончено. ФСБ взяла всех, включая Василия. Пока где-то на воле ходит безвестный киллер. Но и на него вроде уже вышли. Бизнесмена, — добавил Акимыч, — взяли с поличным, когда Василий, передавая ему коробку с сервизом, получал деньги.

Милита Альфредовна, ничуть не убитая горем, распродает имущество и собирается на жительство в одну из «цивилизованных, развитых стран».

Кузьмина взяли под стражу, и он, очевидно, получит небольшой срок за сбыт фальшивых произведений искусства. Семенцов арестован, и стрелок-бригадир, естественно, тоже. Артель «Красный горшечник» прекратила свое существование. Светлана к уголовной ответственности привлечена не будет.

Мы еще посидели с Евграфом Акимовичем. Из уважения к шефу я съел банан.

Настроение было поганое. Я не мог почему-то похвастаться даже перед самим собой удачной охотой и богатыми трофеями. Все, казалось, имело весьма мало смысла. Полное опустошение владело мной.

Я вышел от шефа и поспешил домой, к Асе, зализывать раны, отсиживаться на больничном, слушать джаз и ждать, когда приступ депрессии сменится очередной охотничьей лихорадкой, придет «кураж», как говорит один мой знакомый цирковой артист.

И скорее всего это произойдет, когда раздастся звонок и Акимыч спокойно скажет:

— Слава, зайди ко мне, пожалуйста!

Колеса трамвая завизжали на повороте, вагон дернулся. Он с юности не любил трамвай. Его раздражали медлительность этих динозавров, лязганье колес по рельсам, шипение пневматических дверей на остановках.

Впрочем, сейчас он был спокоен. Лишь мельком подумалось, что, может, лучше было взять машину, чтобы не трястись в этом гробу.

Он вышел на Малом проспекте. И словно очутился в чужом городе. Уже более десяти лет он старался не бывать в этом районе Васильевского острова. Пытался забыть о том, с чего все начиналось. «Ровно в одиннадцать», — вспыхнули в голове огненные буквы. Задернув молнию на куртке и натянув поглубже на уши вязаную шапку, он пошел к ТОМУ дому.

На первом этаже в те годы была аптека. Осталась она и сейчас. Он вошел в тепло. Народу было мало. Он подошел к окошку, спросил у девушки-провизора:

— Скажите, пожалуйста, Михаил Михайлович здесь?

— А вам по какому делу?

— По личному.

— Михаил Михайлович занят, у него посетители.

— Мне очень нужно его повидать. Вы не могли бы сказать ему, что пришел Володя Демидов.

Девушка фыркнула недовольно, но скрылась за служебной дверью.

Скоро девушка вернулась, за ней в дверях появился директор аптеки Михаил Михайлович Семенов. Он некоторое время разглядывал посетителя, потом буднично сказал:

— Поднимись ко мне, я минут через пять приду.

Жил Михаил Михайлович в небольшой двухкомнатной квартире над аптекой. Из кабинета директора узенький коридорчик выходил прямо на площадку первого этажа, поэтому старый провизор давно уже перестал отличать жилье от служебного кабинета. Частенько он засиживался в директорском кабинетике допоздна после закрытия аптеки. И не оттого, что «горел на работе». Просто любил повозиться со старинными часами. Он покупал старые механизмы, разбирал их, исправлял и снова собирал. В служебном кабинете после окончания рабочего дня заниматься любимым делом было особенно приятно. Еще в молодости он пристрастился к этому, когда один из приятелей уговорил его срочно отремонтировать «мозер».