Фрося без конца проигрывала в голове вопросы молодого капитана и свои ответы, подсознательно она чувствовала, что не навредила дочери, хотя не всеми своими ответами осталась довольна.

Ладно, уже ничего не переделаешь, теперь надо как-то разговорить дочь и продумать их дальнейшие действия.

По пути их следования она заметила уютный скверик и предложила Ане зайти в него и отдохнуть, подышать свежим воздухом и собраться с мыслями перед серьёзным между ними разговором.

Та не проронив ни звука, кивком согласилась и они уселись на скамейке в теньке.

Сюда мало доходила полуденная жара, лёгкий ветерок ласково остужал разгорячённые лица, сквозь густую листву клёна, нависшего над скамейкой, пробивались тонкие лучики июньского солнца.

Мать с дочерью заворожено смотрели на голубое по-летнему прозрачное небо и постепенно к душе возвращалось обычное состояние, нет, не спокойствие, а реальный взгляд на происходящее с ними.

Аня развернулась всем телом к матери и взяла в свои руки её ладони:

– Мамочка, как мне было страшно, я чувствовала себя под взглядом этого капитана, как будто нахожусь под микроскопом.

Они там всё про нас знают и такое чувство, что всё время хотят в чём-то обличить, и поймать на лжи.

– Доченька, а тебе не надо было ничего скрывать, ведь всё твоё преступление в том, что вы с Мишей хотели уехать в Израиль.

– Ох, не совсем мама, не совсем так.

Дело в том, что у Миши во время обыска в нашей квартире обнаружили запретную литературу, черновики новой книги и воззвания к народу бороться за свободу слова, печати и демонстраций.

Там же были списки отказников, в которых указывалось, кто и откуда был уволен с работы, и каким гонениям подвергаются родственники этих людей.

– И ты, обо всём этом знала, и об этом у тебя допытывался наш симпатичный капитан?

– Представляешь, да, но я не призналась, что знала о наличии этих бумаг, так мне наказал Миша, если что-то в этом роде случится.

– Благородный твой муженёк - сукин сын, думал, что в органах сидят идиоты.

Подлец, поставил свою жену и детей на грань катастрофы, борец за права обездоленных, хренов!

– Мамочка, я тебя очень попрошу, не надо его порицать и оскорблять, когда он находится за решёткой, и когда ему грозит, как минимум десять лет.

– Это тебе сказал капитан, я слышала, но я уверенна, что он тебе не сказал, что если бы не Рива с её бурной деятельностью, все эти бумажки твоего муженька и на тебя бы навесили, даже не сомневайся.

– Да, Евгений Николаевич посоветовал мне, как можно быстрей развестись с Мишей и уехать в Израиль, пока меня не арестовали, как его сообщницу.

– Ну, а что ты думаешь на этот счёт?

– Мама, пусть решение останется за Мишей, я не могу и не хочу сама подавать на развод.

– Ты сказала об этом капитану?

– Да.

– А, что он?

– Посоветовал не затягивать и не торопиться с ответом, хорошо подумать, обговорить этот вопрос тобой, и не поверишь, с Ривой.

– А знаешь, Анютка, а может и правда не стоит торопиться, видишь, вон там, продают мороженое, давай охладимся, мне купи три порции.

Аня с восхищением смотрела на мать, которая в свои пятьдесят, не утратила непосредственной радости при виде и поедании этого любимого детьми лакомства.

– Ай, не смотри ты на меня так, я же в детстве и юности в глаза не видела мороженое, а потом война, и после войны не скоро оно появилось у нас в Поставах, ты этого не помнишь.

– И правда не помню, мне кажется, что ты нам всегда его покупала.

– А знаешь Анютка, мне иногда кажется, что я ещё толком и не жила, для меня так многое является в новинку, столько вокруг интересного, и так много мест, где я бы хотела побывать, в том числе и в Израиле.

Вот, ты уедешь туда и заберёшь с собой половинку моего сердца.

Как я буду жить без этой половинки и представить себе не могу.

– Мамочка, я ещё никуда пока не еду и если можно было бы, вернуться на два года назад, я бы никуда с этой страны не поехала, а работала бы по-прежнему врачом в своей больнице, ведь я уже делала самостоятельные операции.

– Доченька, не стоит оглядываться назад, туда, куда уже нет возврата, будем надеяться на благоразумие и благородство твоего мужа.