Борисоглебский, 6. Из лирического дневника 1914—1922
вернуться

Цветаева Марина Ивановна
Шрифт:

11 апреля 1916

первый день Пасхи

«Имя твое — птица в руке…»

Имя твое — птица в руке, Имя твое — льдинка на языке, Одно-единственное движенье губ, Имя твое — пять букв. Мячик, пойманный на лету, Серебряный бубенец во рту, Камень, кинутый в тихий пруд, Всхлипнет так, как тебя зовут. В легком щелканье ночных копыт Громкое имя твое гремит. И назовет его нам в висок Звонко щелкающий курок Имя твое — ах, нельзя! — Имя твое — поцелуй в глаза, В нежную стужу недвижных век, Имя твое — поцелуй в снег. Ключевой, ледяной, голубой глоток. С именем твоим — сон глубок.

15 апреля 1916

«В 'oны дни ты мне была как мать…»

В 'oны дни ты мне была как мать, Я в ноч'u тебя могла позвать, Свет горячечный, свет бессонный, Свет очей моих в ночи 'oны. Благодатная, вспомяни, Незакатные 'oны дни, Материнские и дочерние, Незакатные, невечерние. Не смущать тебя пришла — прощай, Только платья поцелую край, Да взгляну тебе очами в очи, Зацелованные в 'oны ночи. Будет день — умру — и день — умрешь, Будет день — пойму — и день — поймешь… И вернется нам в день прощёный Невозвратное время 'oно.

26 апреля 1916

«Ты проходишь на запад солнца…»

Ты проходишь на запад солнца, Ты увидишь вечерний свет, Ты проходишь на запад солнца, И метель заметает след. Мимо 'oкон моих — бесстрастный Ты пройдешь в снеговой тиши, Божий праведник мой прекрасный, Свете тихий моей души! Я на душу твою — не зарюсь! Нерушима твоя стезя. В руку, бледную от лобзаний, Не вобью своего гвоздя. И по имени не окликну, И руками не потянусь. Восковому святому лику Только издали поклонюсь. И, под медленным снегом ст'oя, Опушусь на колени в снег, И во имя твое святое, Поцелую вечерний снег — Там, где поступью величавой Ты прошел в гробовой тиши, Свете тихий, святые славы, Вседержитель моей души.

2 мая 1916

«Зверю — берлога…»

Зверю — берлога, Страннику — дорога, Мертвому — дроги. Каждому — свое. Женщине — лукавить, Царю — править, Мне — славить Имя твое.

2 мая 1916

«У меня в Москве — купола горят…»

У меня в Москве — купола горят, У меня в Москве — колокола звонят, И гробницы, в ряд, у меня стоят, В них царицы спят, и цари. И не знаешь ты, что зарей в Кремле Легче дышится — чем на всей земле! И не знаешь ты, что зарей в Кремле Я молюсь тебе — до зари. И проходишь ты над своей Невой О ту пору, как над рекой-Москвой Я стою с опущенной головой, И слипаются фонари. Всей бессонницей я тебя люблю, Всей бессонницей я тебе внемлю О ту пору, как по всему Кремлю Просыпаются звонари. Но моя река — да с твоей рекой, Но моя рука — да с твоей рукой Не сойдутся, Радость моя, доколь Не догонит заря — зари.

7 мая 1916

«Должно быть — за т'oй рощей…»

Должно быть — за т'oй рощей Деревня, где я жила, Должно быть — любовь проще И легче, чем я ждала. — Эй, идолы, чтоб вы сдохли! Привстал и занес — кнут, И 'oкрику вслед — 'oхлест, И вновь бубенцы поют. Над валким и жалким хлебом За жердью встает — жердь. И проволока под небом Поет и поет смерть.

13 мая 1916

«И тучи оводов вокруг равнодушных кляч…»

И тучи оводов вокруг равнодушных кляч, И ветром вздутый калужский родной кумач, И п'oсвист перепелов, и большое небо, И волны колоколов над волнами хлеба, И толк о немце, доколе не надоест, И желтый-желтый — за синею рощей — крест, И сладкий жар, и такое на всем сиянье, И имя твое, звучащее словно: ангел.

18 мая 1916

«Руки люблю…»

Руки люблю Целовать, и люблю Имена раздавать, И еще — раскрывать Двери! — Настежь — в темную ночь! Голову сжав, Слушать, как тяжкий шаг Где-то легчает, Как ветер качает Сонный, бессонный Лес. Ах, ночь! Где-то бегут ключи, Ко сну — клонит. Сплю почти. Где-то в ночи Человек тонет.

27 мая 1916

«Над городом, отвергнутым Петром…»

Над городом, отвергнутым Петром, Перекатился колокольный гром. Гремучий опрокинулся прибой Над женщиной, отвергнутой тобой. Царю Петру и Вам, о, царь, хвала! Но выше вас, цари, колокола. Пока они гремят из синевы — Неоспоримо первенство Москвы. — И целых сорок сорок'oв церквей Смеются над гордынею царей!