Борисоглебский, 6. Из лирического дневника 1914—1922
вернуться

Цветаева Марина Ивановна
Шрифт:

25 сентября 1916

«Счастие или грусть…»

Счастие или грусть — Ничего не знать наизусть, В пышной тальме катать бобровой, Сердце Пушкина теребить в руках, И прослыть в веках — Длиннобровой, Ни к кому не суровой — Гончаровой. Сон или смертный грех — Быть как шелк, как пух, как мех, И, не слыша стиха литого, Процветать себе без морщин на лбу. Если грустно — кусать губу И потом, в гробу, Вспоминать — Ланского.

1 ноября 1916

«…Я бы хотела жить с Вами…»

…Я бы хотела жить с Вами В маленьком городе, Где вечные сумерки И вечные колокола. И в маленькой деревянной гостинице Тонкий звон Старинных часов — как капельки времени. И иногда, по вечерам, из какой-нибудь мансарды — Флейта, И сам флейтист в окне, И большие тюльпаны на окнах, И может быть, Вы бы даже меня не любили…
* * *
Посреди комнаты — огромная изразцовая печка, На каждом изразце — картинка: Роза — сердце — корабль — А в единственном окне — снег, снег, снег. Вы бы лежали — каким я Вас люблю: ленивый, Равнодушный, беспечный. Изредка резкий треск Спички. Папироса горит и гаснет, И долго-долго дрожит на ее краю Серым коротким столбиком — пепел. Вам даже лень его стряхивать — И вся папироса летит в огонь.

10 декабря 1916

«Кто спит по ночам? никто не спит!..»

Кто спит по ночам? никто не спит! Ребенок в люльке своей кричит, Старик над смертью своей сидит, Кто молод — с милою говорит, Ей в губы дышит, в глаза глядит. Заснешь — проснешься ли здесь опять? Успеем, успеем, успеем спать! А зоркий сторож из дома в дом Проходит с розовым фонарем, И дробным рокотом над подушкой Рокочет ярая колотушка: — Не спи! крепись! говорю добром! А то — вечный сон! а то — вечный дом!

12 декабря 1916

«Вот опять окно…»

Вот опять окно, Где опять не спят. Может — пьют вино, Может — так сидят. Или просто — рук Не разнимут двое. В каждом доме, друг, Есть окно такое. Крик разлук и встреч Ты, окно в ноч'u! Может — сотни свеч, Может — три свечи… Нет и нет уму Моему — покоя. И в моем дому Завелось такое. Помолись, дружок, за бессонный дом, За окно с огнем!

23 декабря 1916

1917

«Мне ль, которой ничего не надо…»

Мне ль, которой ничего не надо, Кроме жаркого чужого взгляда, Да янтарной кисти винограда, — Мне ль, заласканной до тла и всласть, Жаловаться на тебя, о страсть! Все же в час как леденеет твердь Я мечтаю о тебе, о смерть, О твоей прохладной благодати — Как мечтает о своей кровати Человек, уставший от объятий.

1 января 1917

«Милые спутники, делившие с нами ночлег!..»

Милые спутники, делившие с нами ночлег! Версты, и версты, и версты, и черствый хлеб… Рокот цыганских телег, Вспять убегающих рек — Рокот… Ах, на цыганской, на райской, на ранней заре — Помните утренний ветер и степь в серебре? Синий дымок на горе, И о цыганском царе — Песню… В черную полночь, под пологом древних ветвей Мы вам дарили прекрасных, как ночь, сыновей, Нищих, как ночь, сыновей… И рокотал соловей — Славу. Не удержали нас, спутники чудной поры, Нищие неги и нищие наши пиры. Жарко пылали костры, Падали к нам на ковры — Звезды…

29 января 1917

«У камина, у камина…»

У камина, у камина Ночи коротаю. Все качаю и качаю Маленького сына. Лучше бы тебе по Нилу Плыть, дитя, в корзине! Позабыл отец твой милый О прекрасном сыне. Царский сон оберегая, Затекли колена. Ночь была… И ночь другая Ей пришла на смену. Так Агарь в своей пустыне Шепчет Измаилу: «Позабыл отец твой милый О прекрасном сыне!» Дорастешь, царек сердечный, До отцовской славы, И поймешь: недолговечны Царские забавы! И другая, в час унылый Скажет у камина: «Позабыл отец твой милый О прекрасном сыне!»