— Прошу без комментариев, — равнодушно сказал Албу. — Пошли.

Они вышли. На лестнице им встретился какой-то старый господин, который, увидев Албу, снял шляпу и раскланялся.

— Честь имею приветствовать вас, господин Албу.

Албу что-то буркнул в ответ, потом, когда старичок прошел, повернулся к Бэрбуцу:

— Знаешь, кто этот тип? Профессор университета. Что-то вроде доктора. Говорят, страшно начитанный, Знаменитость. А меня боится, как черта… Впрочем, меня все боятся. Уж я об этом умею позаботиться. Умею заставить уважать себя.

Бэрбуц вздрогнул: «Никогда не узнаешь, намекает Албу на что-нибудь или нет».

В городе начиналась ночная жизнь, блестящая, шумная и призрачная. Бэрбуца все волновало, словно в молодые годы, когда он посещал школу танцев и целыми часами молча просиживал в углу, не решаясь пригласить кого-нибудь на танец. Он вспомнил о жене, потом о Сильвии, которой задолжал больше, чем за три месяца.

— Пойдем пешком? — спросил Албу.

— Как хочешь.

Часы на башне примарии показывали четверть двенадцатого. Из кабачка вышли, покачиваясь, подвыпившие молодые люди. Они громко разговаривали и сквернословили. Один из |них отошел немного в сторону и, заложив руки за спину, прислонился к стене.

— Смотри внимательно, — шепнул А лбу. — Это из реакционеров.

На стене, когда парень отошел, белела бумажка, Бэрбуц подошел и прочел:

«Да здравствует Маниу! Долой коммунистов!»

Албу пробежал несколько шагов и схватил парня за шиворот. Это оказался юноша с вьющимися волосами и большими темными глазами, элегантно одетый. Желтый галстук перекрутился и свисал из-под длинного пиджака.

— Что ты здесь делаешь, хулиган? — набросился на него Албу.

— Ничего, — парень дернулся, чтобы встать поудобнее, хотел вырваться.

Албу влепил ему здоровую пощечину. Парень поднес руку к покрасневшей щеке. От удивления он не знал, что сказать. Албу повернулся к нему спиной.

— Пошли, — сказал он.

— Почему ты его не арестуешь? — удивленно спросил Бэрбуц.

— Не видишь разве? Он же совсем ребенок. У его отца типография на улице Эминеску. Нет смысла портить с ним отношения.

Они свернули в плохо освещенную узкую улочку; серые здания уходили ввысь.

— Подходящее место, чтобы пробить кому-нибудь голову.

— Да, очень удобное. Ну, вот мы и у цели.

Они вошли в большой мощеный грязный двор. Из слабо освещенного подвала приземистого дома доносились смех и томная музыка, барабан отбивал ритм. Бэрбуц, казалось, не решался войти, и Албу взял его под руку.

— А ну, пошли.

Они спустились-по ступенькам в коридор, где пахло едой, духами, табачным дымом.

— После сегодняшнего тяжелого дня мне только этого не хватало, — сказал Бэрбуц, но Албу не расслышал.

Они вошли в очень низкий зал. Столы стояли, тесно прижавшись к сырым стенам, разрисованным пальмовыми рощами, неграми в белых фраках, которые дули в неведомые инструменты, голыми женщинами — ноги у них были длинные-предлинные — и целым дождем музыкальных знаков. У Бэрбуца не хватало смелости оглядеться: он боялся, как бы его не увидел кто-нибудь из знакомых или из уездного комитета.

— Привет, — кивнул Албу в сторону столика, за которым между двумя женщинами сидел сухощавый мужчина с редкими черными волосами, прилепленными к макушке и разделенными посредине широким розовым пробором.

Бэрбуцу показалось, что он знает его. Он вызывающе огляделся вокруг, как человек, который оказался здесь впервые и теперь осматривает все презрительно и с любопытством.

— Это Иванович, директор сахарного завода, — шепнул Албу. — Очень порядочный человек.

Хозяин, высокий, еще совсем молодой, в серебристом галстуке и с белой гвоздикой в петлице, поспешил к ним-

По тому, как он легко и изящно двигался, в нем можно было угадать профессионального танцора.

— Приветствую вас, приветствую вас, господин начальник… Столик? Где желаете?

— Рядом с оркестром, — сказал Албу.

— Очень хорошо. Сейчас. — Он знаком подозвал официанта, потом нагнулся к Албу — У нас сегодня изумительная программа. Поет Кео Морехон… Нечто сенсационное. Вы еще кого-нибудь ждете?

— Нет, — быстро ответил Бэрбуц. — Никого не ждем.

В этот момент вернулся официант, неся над головой столик. Бэрбуц даже не заметил, как появились приборы. Он пододвинул к себе тарелку и удивился, почувствовав, что она теплая. Невысокий молодой официант принес серебристое ведерко, из которого торчали горлышки бутылок и сифонов.