Поборол Коно себя и прикрыл свои бездны глаз чёрными ресницами, укутал свою душу. Теперь и он был готов к смерти. Но разящего удара не было. И он истошно закричал:

— Бей, касак, я бы тебя никогда не пожалел. Бей!

Я опустил свою шашку в ножны, и огляделся. Толпа японцев бесновалась:

— Бей, касак! Не лишай самурая радости умереть в бою, это счастье для него.

Я тихо ответил:

— Сегодня праздник у вас. И у вас тоже не принято в гостях обижать хозяев. И у Коно есть семья, и дети есть, великий Коно будет мне другом.

Гулкая тишина, охватившая всю площадь, заставила даже самых злобных японцев услышать стук собственного сердца. Оно не хотело чужой смерти — сердце стремилось вслед за временем, и диктовало всем своё слово:

— Жить! Жить! Жить!

И тут жена Коно, не выдержав накала людских страстей, подбежала к пытавшемуся подняться мужу, обняла и прикрыла его своим телом. Её истошный крик так и не успел вырваться из груди, Коно задавил этот крик потной и грязной от крови рукой. А затем сам скорчился от боли, другая, сломанная рука резко напомнила о себе, и он стал грузно оседать на землю. Но тут уже не выдержали его сыновья: мальчик десяти лет и другой, лет восьми. Стремглав бросились они к своему отцу и поддержали его, а затем помогли матери увести его домой. Им было очень страшно, на их детских лицах блуждал ужас, как у маленьких волчат, на глазах у которых погибает мать и отец. Жутко им, хоть вой от страха, но любовь к родителям и тут сильнее разума.

Императора всего покоробило от произошедшей драмы, и он не нашёлся, что сказать людям. Коно был его любимец и никогда не проигрывал в бою. А тут целый спектакль, да ещё с детьми, ох и морока приключилась. Выручил императора хитрый и многоопытный Такахаси. Чёрные глаза его лихорадочно вспыхнули каким-то неестественным, нелюдским огнём: было во взгляде что-то звериное. И рот оскалился, как у волка, при виде сытной добычи. Такой момент удачи нельзя было упускать: сам император его оценит с лихвой. Вот где надо показать свою преданность, красиво уничтожить другого русского, раз первый остался жив.

Не ожидал Василий такой прыти от японца. Без всяких там церемоний и поклонов. Можно сказать, что вероломно, Такахаси обрушил всю свою мощь тренированного тела на казака. Оружие яростно заблистало в руках многоопытного бойца.

Тут дорога была ложка к обеду, и лицо императора просияло: молодец Такахаси, не дал растоптать гордость самурая. Зачем выносить сор из избы, потом сами всё выгребем, без всяких спектаклей разберёмся.

Господин Тарада был более спокоен за Василия, тот и годами постарше Григория, и опыта ведения войны у него побольше. Матерый казак, тонкий боец, лихой рубака, но и совести своей не растерял. И всё же не забывались давние слова Василия: «Руби его…».

Обида глубоко прижилась в сердце японца. Хоть и не было в нём дворянской спеси, но такое и не дворянину тяжело простить.

Идиллия правильно поняла своего отца и взяла его за руку. И глядя в глаза ему, тихо сказала:

— Забудь о плохом, отец, он у нас в гостях. Он честный человек!

И Василию стыдно за тот свой поступок, ты ведь сам это знаешь, те слова были в бою сказаны. Григорий жив, и Василий должен победить, ведь они и нашу честь защищают. И твоя школа в их успехе есть — ведь правда это?

— Прости доченька, что-то нашло на меня — стареть начал! Я бы и сам стал на его место в бою и защитил бы его, ты ведь знаешь это. Честный он человек, Шохирев!

Помолчал, и продолжил господин Тарада:

— Я сам его на ноги поднял, а мог и не делать этого — это Богу угодное дело. Его он и оберегает лучше меня.

И с каждым ударом самурайского меча Такахаси господин Тарада всё больше возвращается в своё далёкое и незабываемое прошлое…

Русскую девочку Настю он запомнил навечно, хотя сам он тогда был на несколько лет старше её. Эта синеглазая куколка, с соломенными волосами, сразу запала в его душу, как только увидел её. Ей было очень тяжело тогда, этой русской девочке, ни языка она не знала, ни родителей. И привёз её в родительский дом старый слуга отца, Фумидзаки.

Сожгли село русских переселенцев хунхузы. Жителей безжалостно поубивали, а ее, маленькую, они не смогли убить — рука не поднялась у разбойников. Потом хунхузы решили продать её. Но что ещё хуже могло быть тогда? Может только сама смерть, которая возможно, была бы избавлением в её положении. Так и осталась сиротка жива.

Отец Сэцуо Тарада тогда находился в длительном рейде со своим отрядом по тылам русских казаков. Он был кадровый разведчик, и работы у него всегда с избытком хватало.

Примчались японцы на пожарище, а там хунхузы добро убитых русских людей делят. И, как былиночка, возле убитых родителей девочка склонилась. Увидел её полковник Тарада и что-то в его душе, в один миг, перевернулось. Никогда не трогали японцы хунхузов: те им и ценные сведения доставляли и часто проводниками у них были. А тут рука сама к сабле потянулась и принялся он охаживать ею, за просто так, бандитов. Постреляли японцы остальных беглецов-хунхузов и всё, само собой, успокоилось. Их мёртвые тела уже не вызывали у разведчиков агрессию. Всё, как у хищников, раз не двигаются объекты охоты, то и опасности они уже никакой не представляют. Девочка-сирота сама тихонечко подошла к его отцу Сэцуо Тарада. О чем думала она тогда, уже никто и никогда не узнает. Наверно злой рок её вёл, а может и он хотел ей помочь. Но тогда это было её единственное спасенье.