Так и подал я Тряпицину яйцо, чтобы тот его с острия снял, как с шикарного подноса.

С собачьей преданностью генерал принялся разглядывать продукт, чтобы уличить меня в обмане. Но ничего не находил подозрительного: яйцо, как яйцо, на дерево не похоже. Но я решил подзадорить его и пошутил:

— На свет посмотрите, ваше высочество. Оно от солнца светится — живое оно, того и гляди, птенец вылетит. И улетит ещё ненароком!

Генерал закрутил яйцо над головой, затем для лучшего обзора зажал его в ладонях, как в окулярах.

— Дави! — Ревёт толпа на разных языках и наречиях, — деревянное оно! Дави!

Легко хрустнуло яйцо и вся его живительная масса тут же выплеснулась на незадачливого генерала Тряпицина. Прямо в его холёное лицо, обрамленное завитками волос, и расплылась там. Но долго не задержалась на этой жирной сковороде, его калёной роже, и неотвратимо низвергалась далее, на мундир и грудь генерала.

Тихонько пискнул в толпе чей-то придушенный смешок и затих в пространстве. Зато император уже завалился на спину от весёлого смеха на свои шелковые подушки. Совсем, как наши пацаны в своём счастливом детстве в России, и засучил ногами в воздухе.

И это был кульминационный момент всего накала страстей.

Всё утонуло в неудержимом хохоте, постепенно переходящем в рёв толпы, плач и стон. В гипнотическом и неудержимом подражании друг другу тут все были равны сейчас, и император и простые смертные.

Только генерал Тряпицин был бледен как-никогда ранее. И сейчас ему была очень отвратительна холуйская участь предателя.

Наконец-то он осознал своё полнейшее ничтожество и участь изгоя. И ещё его очень бесило то, что все японцы его так воспринимают, и только так, а не иначе. Причём делается это с великим удовольствием на лице, как посмешище воспринимают его, а не боевого, заслуженного генерала.

В его жабьих глазах на мгновение растаял вечный лёд и навернулась живая человечья слеза. Но мстительное чувство тут же затмило разум, и он бросил мне в лицо:

— Быдло! Попомнишь ты меня ещё! На всю жизнь запомнишь.

Насмеялись все вволю, и император, и японцы, и мы с Василием. Только моя любимая Идиллия не смеялась. Каким-то внутренним своим женским чутьём она уже почувствовала беду. Но осознать весь её размах, всю катастрофу и она не смогла. И то, что именно этот генерал и есть ее причина.

А весёлые японцы, не сговариваясь, опять весело скандировали:

— Касаки! Касаки! Касаки!

Но тут император поднял свою руку вверх, требуя внимания. Другой рукой он ещё вытирал слезинки со своих глаз, совсем, как обычный человек. Бывают слабости и у великих людей. Но всему своё время!

Не сговариваясь, прокатилась гулкая и затухающая волна разнообразных звуков, окончательно подавивших общее веселье. Японцы замерли в ожидании мудрых слов правителя.

— Я не ожидал, что казаки смогут покорить сердца наших людей. Но такое случилось, и я сам уже отношусь к ним не как к пленникам, а как обычным людям. Хотя совсем недавно они были враги для меня, и не только для меня, но и для каждого японца!

Здесь император в упор посмотрел на господина Тарада, но тот с достоинством истинного самурая выдержал этот взгляд. Зато его дочь дерзко вскинула свою прекрасную головку. Всполох её глаз не остался не замеченным. И умудрённый жизнью император понял, что достиг своей цели, и уязвил своих родственников, в самую глубину их души.

— И всё же, я не отменяю своего решения. Я хочу увидеть наших героев, которые могли бы показать своё искусство в честном поединке с казаками. И тем самым укрепить самурайский дух в наших сердцах, всей великой нации. Сегодня наш праздник!

Буря оваций всё усиливалась, воодушевляя японский народ на подвиг. И вперёд уже выдвинулись многие отважные бойцы, годовые сразиться с русскими. Всё, как и было заявлено ранее.

А среди самих бойцов невольно произошёл естественный отбор. Все они прекрасно знали друг друга. И вот теперь эти звёзды, если так можно выразиться, постепенно угасали перед могучей яркостью личностей господина Коно и господина Такахаси. Они просто меркли в их великолепном сиянии — ореоле их славы и невольно отступали и терялись в толпе.

И вот, господин Коно и господин Такахаси предстали перед лицом императора и поклонились ему. Тот улыбнулся героям, поддерживая их кандидатуры. Правитель знал их давно и ценил, и не раз сам лично их награждал за их триумфальные победы в поединках.

Они ещё молоды, эти герои, им не больше тридцати пяти лет, но они патриоты своей Родины и бойцы, что надо. Лучше чем они никто не выполнит желание императора: погубить русских. Иначе и праздник ему — не праздник, и генерал Тарада не будет окончательно унижен и раздавлен.