Удар по его самолюбию был колоссальный. И Лев Гордеевич еле удержался на ногах, чтобы не обронить своё тело. Это было очень заметно со стороны казакам.

Его лисья натура уловила во всём этом подвох, а может и того хуже — опалу! И он мучил себя душевными терзаниями до самой личной встречи с императором, которая должна была произойти вечером.

— Почему не дали награды, что случилось?

Император был суров, как никогда и, можно сказать, что почти не замечал молодого русского генерала. Но это было не так — император настойчиво продолжал размышлять дальше. Хоть и молод он, но грязи и предательства на нём предостаточно. Что на собаке блох! Этот будет молчать вечно, не в его интересах много болтать. И хорошо, что он русский, здесь не должно быть другого мнения, мол, свои у них разборки, на почве гордости и произошло убийство.

Вместо приветствия, неожиданно резко император обратился к Тряпицину:

— Господин генерал, настало ваше время послужить Великой Японии. Я вас сразу предупреждаю, что отказа не должно быть, в противном случае вы труп.

Лев Гордеевич еле держался на ногах — он уже обречён. Он чувствовал это всеми фибрами своей души. Мама! Возопила его душа.

— Я не один принимал такое решение, но задумка тут моя. Здесь я высший судья, а над нами уже Бог — на небесах! Не должно произойти кровосмешения Императорской крови и дикой казацкой. Мои предки мне этого не простят — ты понял, генерал, о чём я забочусь. Я говорю об Идиллии и Бодрове.

Достаточно того, что уже ранее было у нас, Идиллия повторяет дорогу своей мамы, русской красавицы Анастасии. И в её смерти есть тоже загадка, но мало кто знает об этом. Там тоже было не ординарное решение и, конечно, большая интрига. Но всё знать никому не дано — не тот их уровень! Ичиро Тарада так и не узнал всей правды. Анастасия могла жить, но она мешала всем. Она была бельмом на глазу у всей нашей императорской династии. Её уже нет! И очередь теперь за Идиллией. Её надо спасать, или…

Я всё же я решил, что должен погибнуть казак, а Идиллия останется жить. Я отвоевал ей право на жизнь, она достойна этого. Она умница, каких свет еще не видел. Она божественна, и это наша кровь сказывается. Великой династии!

При посадке на пароход ты будешь стрелять в Бодрова.

Идиллия никуда одна не поедет и останется здесь, в Японии. Твоя награда будет ждать тебя. И следующим пароходом ты с почётом отбудешь в Россию. Остальные офицеры ещё потолкаются здесь. Для них плен ещё не закончен, души их у меня вот здесь — в кулаке. А тебя отпускаю!

И с остервенением император растёр сжатые пальцы, а затем их брезгливо, совсем, как породистый кот, отряхнул в воздухе — избавился от грязи.

— Надеюсь, что стрелять ты не разучился, генерал Тряпицин? Или и там ты очки всем втирал, — рассмеялся своей шутке император. — Хотя и дослужился до генерала.

— Ваше величество, не извольте беспокоиться, стрелок я отличный. И в Бодрова я не промахнусь, это точно. Он и так мне очень противен, быдло и есть быдло! А куда лезет, стервец?

Я не смею вас ослушаться, но здесь я не за награду работаю, а в радость себе — он опозорил меня! И я просто обязан это сделать, ведь я потомственный дворянин. И свой позор хоть сейчас готов смыть его кровью.

Нос-румпель потомственного дворянина из синего цвета превратился в яркий, свекольный. Видно было, что генерал, как говорится в народе, зашибает — неравнодушен к спиртному.

Глаза Льва Гордеевича застыли на выкате и от злости совсем обесцветились, как у тухлой рыбы. Но душа его требовала, по его мнению, законного мщения и потому клокотала — местью жила!

Вот он, долгожданный час мести наступил волею самого императора. Уж теперь-то настанет моя очередь смеяться. Казачье отрепье.

Хотя все и утомились, но все ждали возвращения господина Ичиро Тарада. Идиллия ни на шаг не отходила от меня. Она за весь сегодняшний день впервые и по настоящему была счастлива. Теперь их уже никто и никогда не разлучит и скрывать ничего не надо. И в том, что она поедет со мной в Россию, тоже никто не сомневался, даже отец.

Но генерал Тарада не разделял нашей с Идиллией радости.

— Я не верю, что император так просто отпустит свою племянницу и мою дочь в Россию. Тем более, с пленным русским казаком.

Лицо его за весь этот сумасшедший день потускнело и осунулось. Генеральский мундир давил его и он вынужден был снять его. Он плохо спал всю последнюю неделю и постоянно, как опытный штабист, чувствовал неотвратимую западню, которую ему готовят свои же люди. Он и так многое сумел изменить в ходе событий и всё в лучшую для нас сторону. Но остановить весь мощный вал атаки на нас и на свою собственную персону он не мог. И это было везде, по всему невидимому фронту.

И генерал, уже интуитивно чувствовал, что проигрывает этот неравный бой — везде складывалась безвыходная ситуация. Из глаз настоящего самурая и, казалось бы, железного человека, хлынули слёзы.