— Что-то здесь не ладное творится — сообразили японцы, — и возможна здесь крупная интрига, а может и того хуже! Не дай Бог!

Помнили они, как раздавилось куриное яйцо в руках русского генерала. И как содержимое яйца размазалось на лице и одежде Тряпицина. Вот смеху-то было! Повеселился тогда народ. Так им и надо предателям, орденов захотели. Холуи вечные!

Может, что и другое задумал генерал в отместку казакам, не один он стратег такой. Наверно обидно им, что казаки здесь героями стали и лицо своей Родины, в отличие от них, сохранили. — Всякое, может быть, — терзаются японцы!

Но теперь расстановка сил в этой игре, иначе не назовёшь её, основательно изменилась. У казаков и защитники появились. И здесь их на пристани полным-полно. Не одни они.

Практичные и мудрые японцы решили сосредоточить своё внимание на этом странном русском генерале. Уж он то, этот прощелыга, их обязательно наведёт на казаков, совсем не зря он на пристани промышляет. Ох, не зря! А информация у него из первоисточников идёт — всё он знает!

И они, практически, не ошиблись, хотя о более заинтересованных лицах и они даже предполагать никак не могли.

Утро следующего, третьего дня, тоже ничего хорошего не принесло казакам. Зато документы об их освобождении из плена были им вручены господином Тарада.

Этим самым очень гордый и благородный отец подписывал сам себе, приговор на пожизненное одиночество. Но поступить иначе он не мог, глядя на свою единственную дочь. Та была на седьмом небе от нахлынувшего на неё счастья. Не это ли для него, любящего отца, наивысшая награда! Счастье оставаться со своим любимым человеком на всю долгую совместную жизнь — величайшее счастье. Он сам об этом мог только красиво мечтать.

Но его личная жизнь сложилась настолько трагично, что у Ичиро и мысли нет препятствовать счастью дочери. Пусть хоть она будет счастлива. А он сам, как же сам? Душа его разрывается от боли. Но он нашел в себе силы не молчать, чтобы не расстраивать дочь.

— Проживу как-нибудь! Кажется, так говорят, великие в своей необузданной простоте, русские. Они не точны как японцы, но душевности у них побольше.

Сколько я не изучал их быт и нравы, всегда не переставал удивляться их героической стойкости и самопожертвованию ради счастья других людей. Ведь я профессор в этом деле — это моё второе, кроме военного, образование. Профессор! И ещё вся моя жизнь многое подсказала мне — учила меня.

Почти что весело всё это сказано было, но сколько неизмеримой горечи в его душе сейчас звучало. Иначе и быть не могло. Идиллия это чувствовала, но крепилась и не плакала.

Убийство казака должно было произойти на корабле при общей посадке пассажиров, но уже на чужой территории. Как известно в мировой практике — это должно было произойти так, и не иначе. На корабле, на чужой территории.

И Тряпицин не мог поступить по-другому, здесь всё просчитали профессионалы. И что-то изменить было невозможно, разве, что потерять свою жизнь. Но она дороже стоит — тысячи чужих смертей. Она для него бесценна! И ещё очень хотелось ему уехать домой, да ещё с новым орденом на груди. Уж дома-то он навсегда избавится, от этого кошмара кровавого Востока. Следующий пароход будет его, а остальные офицеры пусть ещё парятся в этом позорном плену. Он своего страха натерпелся вволю! Конечно, и ему противна роль палача, да ещё при его генеральском звании. Но, в общем-то, игра стоит свеч, тем более что ведётся она на чужой территории. И всё будет шито-крыто! А в России он будет герой, это точно! И ещё не одна награда дождётся его от русского царя.

Как ни пытались Коно с Такахаси вместе со своими родственниками пробиться к казакам, но это им никак не удавалось. Все их попытки были тщетны. А сказать им много чего хотелось. И ещё от всего сердца пожелать хорошим людям счастья. И хоть какого-то маленького гостинца передать.

Но свита господина Тарада из слуг и носильщиков упорно не желала подпускать японцев к казакам. Это была хитро замаскированная охрана: надёжные и проверенные люди генерала. И в середине этой, казалось бы, нелепой свиты, прекрасная Идиллия, единственный цветок, её украшающий. Но и она невольно блекла от всей нервозности искусственно созданной обстановки. Это на корабле, а на берегу?

Много людей пришло проводить Идиллию в далёкую Россию. Любовь ведь никак не скроешь, если даже и очень захочешь это сделать. И провожающие тоже все по-своему воспринимали и оценили происходящее. Иначе и быть не могло! Но сейчас любовь всех их объединяла, у этого белоснежного борта корабля. Всё у влюбленных было на виду, вся их прелесть и нежность, вся первозданность чувств, и главное — их чистота. И это подкупало людей, видно было, что им самим в этой суматошной жизни очень не хватало такой чистой и ясной любви. И сейчас она заворожила их.

А природа заблагоухала после ночного и лёгкого дождика. И его было достаточно для сильнейшего по своему заряду толчка к жизни, красоте и, конечно, невольно забытой доброте. И с людьми живительная влага дождя сотворила своё вечное чудо. Радовались люди первозданной красоте природы. И в такой, всё благоухающей красоте, смерть выглядит ещё ужасней.

Она черна и ужасна, как ночь. И досадно, что от её тихой поступи никак не избавишься. Так ночь побеждает день.

На палубу парохода посторонним людям попасть было практически невозможно. И люди забрасывали палубу цветами: