– Спасибо, - только и прошептала она.

11

Найти в мире воронов место с хоть какой-нибудь растительностью - сложное дело. Он предназначен для предупреждения, для вынесения предсказаний о скорой смерти, но никак не для жизни. Вороны не нуждаются в свежей траве или касании лучей солнца, которое здесь бледное, как донная мосластая рыба. Они живут вне времени и пространства, зацикленные на своем предназначении. И на поиске тех, кто рискнет связаться с ними. Лишь в самой глубине мира можно найти созданный из переплетенных стволов и веток деревьев храм, где жили гигантские вороны-Старейшины.

Наверное, Наруто имела слишком много свободного времени, потому как искала, искала то место, где растет трава, где можно растянуться не на голых камнях и кремниевой крошке. Где можно увидеть что-нибудь, кроме голых скал и костлявых деревьев, мертвых, с торчащими в разные стороны ветвями-лапами, цепкими, черными. Пугающими.

Наруто не боялась. В этом мире она ощущала себя свободной.

И нашла укромный уголок. Жиденькая серо-желтая, немного пожухлая трава, жесткая даже на вид, не говоря уже о тактильных ощущениях. В ее тусклом обрамлении тянулась к солнцу яблоня. Вечно цветущая и никогда не приносящая плодов. Старейшина Сэн рассказал об этом Наруто. Яблоня круглый год теряла свои лепестки, но никогда не облетала полностью. И никогда не появлялись завязи яблок, даже самые маленькие. Сама природа здесь забывала о жизни, задавленная мрачными предчувствиями, что несли на своих крыльях вороны.

Итачи лежал рядом на расстеленном для двоих добротном черном плаще. Он спал и мокрое от пота тело обдувал легкий ветерок. В мире воронов царило свойственное им бледное, невыразительно-мрачное лето. Наруто сидела рядом и с болью смотрела на своего мужа. На его обтянутые кожей кисти, настолько плотно и туго, что можно было пересчитать все косточки, проследить невооруженным взглядом вены. Тело по-прежнему оставалось крепким, сильным, горячим, но руки, эти руки выдавали мужчину с головой. Что-то съедало его изнутри. Наруто не была медиком, и не могла понять, в чем дело. Лишь чувствовала какую-то болезнь внутри. Но как ее лечить, и что это вообще такое - не представляла.

Поэтому водила пальцами по мокрой, остывающей коже, ласкала синие жилки и венки, целовала костяшки гибких, длинных пальцев, обводила мозоли на широких ладонях. От воспоминаний, как они, жестковатые, немного грубые, скользили по ее коже, по телу пробегала сладкая дрожь. Наруто вдыхала аромат секса и собственный запах Итачи - травяной и немного мускусный. Удивительное сочетание. На языке тут же появлялся вкус его шеи, его запястий и плеч, в которые она впивалась губами в минуты страсти. В мире не было никого, кроме воронов, а им не свойственны человеческие чувства. И потому Наруто не стеснялась своего обнаженного вида, затвердевших от ветра сосков, когда склонялась, чтобы вдохнуть запах волос мужа.

Черные глаза Итачи распахнулись, и мужчина впился в подставленный рот. Жадно и в то же время неторопливо. Как только может обладатель шарингана: быстро получить массу информации и ощущений, чтобы затем медленно разложить данные по полочкам. Итачи ласкал, касался чувствительных точек тела, прижимал к себе, и Наруто впитывалась в прохладную и влажную грудь, целовала в ответ. И чувствовала, как колотится в ушах сердце. Не от нехватки кислорода - от жгучего, болезненного счастья быть наедине с любимым человеком. Она желала вплестись в его тело, врости в него душой и сердцем, забраться под кожу и в самые внутренности, чтобы всегда быть рядом, чувствовать его, понимать его.

Целовать его.

Она всхлипывала, когда, опираясь руками на грудь мужа, уселась на его бедра. И сама направила его плоть в себя. Почти закричала от обжигающего ощущения полноты... нет, заполненности, не-одиночества вдвоем. А с губ вместо крика сорвался тоненький стон-писк, прерванный всхлипом и поцелуем. Наруто не умела, не знала, как двигаться, но чувствовала. Где-то на уровне инстинктов ощущала, как нужно правильно. И Итачи... его руки, его губы... в них не было жестокости и жесткости. Он направлял ее, поддерживал, учил и учился с нею сам. И все это так, будто жена была хрупкой чашечкой из фарфора. Его взгляд.... Наруто задохнулась еще раз, встретившись с черными глазами. И не могла напиться этими эмоциями. Восхищение, нежность и некое... благоговение. Итачи словно не верил, что она рядом, под его руками, и мечтал получить доказательства истинности происходящего. И смотрел на нее так, ласкал взглядом так трепетно и нежно, как будто в его объятиях находилась хрупкая лесная богиня.

И она целовала обветренные, искусанные губы, обводила пальцами морщинки на щеках, высокий лоб, красивые скулы. Просто, чтобы он поверил. В нее. В себя. В них.

– Казекаге мертв, - произнес Итачи позже, когда они просто лежали в обнимку.

Наруто приподняла голову от груди мужа, понимающе кивнула и снова опустила. Губы мужчины тронула улыбка при взгляде на свою женщину, растрепанную, с зацелованными, яркими губами. Гордую и прекрасную, стойкую и чуткую. И очень сильную, как телом, так и духом.

И она принадлежала ему. Не потому, что так захотел ее отец, а потому что пожелала сама. И это заставляло гордое тепло разливаться по телу, в груди. Потому что и он принадлежал ей.

Жаль только, ненадолго. Итачи отстранился от неприятных мыслей. Не время и не место, Наруто может ощутить его изменившееся настроение.

– Теперь ясно, что он задумал, - тем временем произнесла жена, прикусив губу, о чем-то раздумывая.
– На экзамене появился Орочимару. Если учесть, что он может принимать личину другого человека... теперь догадываюсь, где он прячется.