Возле черной лестницы располагалась кухня и комната прислуги. Потом следовал маленький коридорчик, как подумал Аким Евсеич, чтобы дурной запах не достигал барских покоев. Контраст лестницы и дорогих комнат был столь велик, что Аким Евсеич даже растерялся, оказавшись в красивом светло-голубом будуаре наполненным устоявшимся ароматом женских духов. Он осмотрелся, но в комнате кроме него никого не было. Служанка сказав: "Ожидайте", - исчезла.

Аким Евсеич принял наиболее выигрышную позу, чтобы произвести на Марью Алексевну наилучше впечатление и замер так, будто случайно повернувшись к входной двери. Но время шло, а в дверь никто не входил. Затекла рука, онемели ноги.

– Тьфу, да что я, право, как юнец?
– и уселся на мягком канапе. Потом ходил из угла в угол, потом прислушивался: не идёт ли кто? Наконец он решил, что все жданки съел, пора и домой! И в карете была Марья Алексевна, а про него думать забыла! Ну да, куда ему тягаться с графом! Вон какой франт! А какова выправка? Как держит голову?! Ну, так и он не лыком шит!

– Не лыком... не лыком... м... а кто ты таков?
– в сердцах выкрикнул в слух Аким Евсеич! И глубокое раздражение отразилось на его лице. В сей момент раздался звонок колокольчика у дверей и шорох платья в комнатах.

– Простите меня, заранее был обещан танец...
– немного смущённо и растеряно попыталась оправдаться Марья Алексеевна. Сомнений не оставалось. Она, она разговаривала в карете с графом!

– Время позднее и ежели вы желаете получить отчёт о состоянии ваших дел...

– Отчего вы так...

– Я... я... долго жду вас...

– Но обещанный на балу танец...

– ... довёл вас до слёз?

Марья Алексевна шурша шёлком бального платья, сделала шаг, другой и, закрыв лицо тонким кружевным платком, заплакала. Аким Евсеич не понимал, что с ним происходит: обида, ревность, даже злость - с чего бы? На что он рассчитывал? Жалости в этот момент он не чувствовал, а вот горький осадок унижения вдруг испытанный им - был невыносим!

– Я... я... я жестоко страдаю, - еле вымолвила графиня.

– Вас оставил граф?
– совсем не учтиво спросил Аким Евсеич.

– Мои дети... Всё ради них. Ранее узаконить их возможности не было. Но год назад вышел новый указ, по которому, если не было прелюбодеяния, то родители могут подать прошение в суд и подтвердить рождение своих чад. Я в браке никогда прежде не состояла и мой супруг тоже. Значит, прелюбодеяния не было. Поэтому дети мои признаны законнорожденными.

– Но не их отцом, - не вытерпел Аким Евсеич.

– Их родным дядей. У которого нет и не может быть своих деток. Ни у него, ни у его брата в браке с графиней. Род пресекся бы. А так - это их кровные потомки!

– Вы об этом говорили с графом?

– Моя жизнь с его братом - каторга.

– Потерявши голову, по волосам не плачут.
– Аким Евсеич вздохнул и почувствовал, как сумбур в его душе несколько улёгся. Однако единственно чего он теперь желал - не видеть эту женщину, чтобы разобраться в обуревавших его противоречивых чувствах.

– А теперь позвольте мне удалиться.

– Мне необходим совет... я ни на кого кроме вас не могу положиться...
– её голубые глаза смотрели так доверчиво, почти с мольбой, что ни один мужчина в мире не оставил бы её без поддержки. Тем более Аким Евсеич со всем сонмом своих чувств.

– Это очень серьёзно... и я... довериться могу только вам, - промокнув платком с графским вензелем слёзы, она немного успокоилась.

– Вы взволнованы, мы оба устали после бала. Я думаю, будет разумнее, если через день или два я нанесу вам визит с отчетом о состоянии ваших дел и мы неспешно, не скрываясь и не торопясь, благопристойно обсудим всё, что вы сочтёте необходимым.

– Нет! Более я не решусь! Сейчас или никогда!

Аким Евсеич чуть склонил голову, кивнул, всем своим видом подтверждая согласие слушать.

– Я... я не могу выносить общение со своим мужем! Это грех! Великий грех! Но я... я... не желаю его выздоровления.

– А что ваши... отношения с графом ... м... м... прекращены?

– Да! Только при этом условии его брат согласился на наш... союз. И я... я поклялась ему...

– Но иначе и быть не может.
– Как-то не очень уверенно проговорил Аким Евсеич, невольно вспоминая некие интимные события.
– Вы же венчаны.

– Я... я помню чудную ночь в Бирючинске.

– Думаю, для вас будет лучше забыть случившееся.
– Аким Евсеич замолчал, понимая, что ищет оправдания и себе и этой женщине.
– Вы вышли замуж без привязанности, ради детей. Вас можно понять. Но... эта съёмная квартира... вы же теперь проживаете в доме мужа.

– Да... дети... Я в те годы была молода, неопытна... А граф... Помилуйте... не судите строго.
– Она с мольбой смотрела на него.
– А квартира оплачена графом за год вперед. Вот и числится пока за мной.