учиться и лечиться в престижные страны, даже девушки выходят

замуж чаще за граждан престижной страны. Увы, до сих пор престиж

страны определяется на поле геополитики (пусть сейчас больше не

через военную силу, а через лидерство и влияние).

Однако сама динамика геополитического контроля

(территориальные расширения, сжатия, объединения и разделы)

зависит от ресурсов, а это уже экономика, демография, технологии и

человеческий капитал.

Оборонительные союзы заключают с близкими по духу, религии,

ценностям, а это уже сфера культуры и геокультуры.

Иными словами, геополитическая динамика (реальность) тесно

связана с рядоположенными геокультурной, геоэкономической,

миграционной-демографической динамиками. Таким же образом и

геополитика как наука в рамках «зонтичной» дисциплины —

исторической макросоциологии [Розов, 2009; Коллинз, 2015] занимает

146

свое ограниченное, но исключительно важное место среди других

социальных наук — теории международных отношений, мировой

экономики, демографии, культурологии и теории цивилизаций.

Что делать с «провалами» геополитики

Можно показать, что благодаря проведенному различению

значений термина «геополитика», уточнению направленности и

достижений современной геополитики-науки, разнообразия целей и

ценностей геостратегии, разного отношения ее к международному

праву все основные претензии к геополитике бьют мимо цели.

Бывает и так, что явно относящиеся к геополитике решения и

действия, новые эпохальные явления (как правило, позитивные)

почему-то из нее вычеркиваются. Нередко суровые критики

геополитики обнаруживают, что их осведомленность в этой сфере

знаний не простирается дальше работ классиков середины XX в.

Рассмотрим здесь только три примера в тексте А. Зубова,

который приложил немало усилий, чтобы разоблачить «тщету»

геополитики фактами.

«Дело в том, что в том мире, в старой России, политика определялась

многими факторами и, в первую очередь, принципом безопасности. Для

России безопасным фактором было то, что лучше вступить в союз с

Англией и Францией, чем с Германией. Никакой тут геополитики не

было ни на йоту. Это был вопрос безопасности, расчета, практического

интереса» [Зубов, 2016].

Если геополитика как реальность включает все, что касается

могущества над территориями, то очевидно следующее: принцип

безопасности (защита своих территорий от внешнего нападения)

прямо относится и к этой геополитической реальности, и к

геостратегии. Странный тезис о том, что государственный «расчет и

практический интерес» в делах войны, мира и стратегических союзов

не относится к сфере геополитики «ни на йоту», оставим на совести

А. Зубова. Далее уважаемый критик воспроизводит популярный

журналистский тезис о том, что дальняя авиация, новые средства

доставки, дескать, полностью отменяют фундаментальные принципы и

закономерности геополитики:

«Появление стратегической авиации с конца 30-х годов заставило

английских геополитиков идти к теории целостного мира. Маккиндер

успел написать книгу о целостном мире. Через несколько лет (еще

Маккиндер успел увидеть) появилось ядерное оружие. А потом

появились средства доставки. И уж какой теперь хартлэнд? Какие

полумесяцы? Очевидно, что весь мир достижим от Антарктиды до

Арктики, и нажатие кнопки может поразить любую цель повсюду. То

есть понятие геополитических регионов потеряло всякий смысл»

[Зубов, 2016].

147

Этот пассаж смотрится убедительно, но только на первый,

поверхностный взгляд. Действительно, одноразовая операция с

помощью дальней авиации может быть осуществлена за тысячи

километров. Но достигается ли при этом сдвиг в могуществе на

территориях? Учитывается ли возможное сопротивление?

Для полноценного территориального контроля приходится

вводить, дислоцировать сухопутные войска. Если же находится

сила, которая этому сопротивляется, то тут же встают все