правовых, финансовых, культурных, языковых, образовательных и

прочих претензий этнических меньшинств и провинций. Заметим, что

брюссельская бюрократия отнюдь не случайно настаивает на

«принципе субсидиарности» (решения всех вопросов на самом низком

возможном уровне), вступая тем самым в негласный союз с городами,

провинциями, местечками всей объединенной Европы поверх

национальных правительств.

Действительно, в объединенной Европе имеет место сложная и

динамичная конфигурация могущества на территориях. Эйфория

отказа от границ уже проходит из-за продолжающихся волн беженцев

и экономических мигрантов из неблагополучных районов Азии и

Африки. Судя по всему, в будущем шенгенская проницаемость границ,

149

если и останется, то только при укреплении внешних границ самого

ЕС, что еще раз подтверждает неизбывную значимость контроля над

территориями, обязательность заботы о могуществе и безопасности, а

значит, и неотменимость геополитики.

Геополитика и российский контекст

В осмыслении истории России, во многом определенной

факторами военного и имперского характера, с ее циклами

модернизации, стагнации, авторитарных откатов, либерализаций и

кризисов, моменты внешней и внутренней геополитики играют

огромную роль [Розов 2011, гл. 11, 20, 21].

Вызывающая протест в либеральных кругах гипертрофия

геополитической риторики (идеологии, пропаганды) в российском

публичном дискурсе вызвала обычный для русского ума

рефлекторный ответ типа «отменить и запретить». Поскольку власти

на запреты у либералов нет, они делают попытки полностью ее

дискредитировать как «занятие неудачников». При этом с водой

выбрасывают ребенка: с гегемонистской, агрессивной, имперской

геополитической идеологией и пропагандой пытаются выкинуть «с

корабля современности» вообще всю геополитику, отрицая право на

существование геостратегии, обзывая геополитическую теорию

«лженаукой».

Да, Россия попала в нынешнюю незавидную ситуацию во многом

по геополитическим причинам. Коротко говоря, с треском провалилась

избранная имперская геостратегия, направленная на восстановление

гегемонии на постсоветском пространстве.

Результаты последней сирийской авантюры не особенно

впечатляют. Если и есть от них польза для престижа и сохранения

военного присутствия России в Средиземном море, то она

перекрывается вредом от терроризма, вспыхнувшей вражды с

сильнейшей в том регионе державой — Турцией, напряжениями в

отношениях с суннитским большинством исламского мира, с

коалицией центров мирового влияния и силы (во главе с США и

НАТО, нравится это кому-либо или нет), с приверженцами светского и

демократического развития Сирии (все они — противники Б. Асада), с

Саудовской Аравией и с Израилем (из-за «дружбы» с

террористической Хезболлой и фундаменталистским Ираном).

К тому же, само это военное присутствие России в

Средиземноморье (база в Латакии), будучи весьма затратным, никак не

помогает национальной безопасности, оно не достаточно для какого-

либо расширения влияния, но, будучи уязвимым для местных

150

враждебных сил, как раз является большим фактором риска для

«престижа могущества» России. А ведь ради него, в первую очередь, и

была начата сирийская кампания.

Теория геополитической динамики как основа анализа

Чтобы показать полезность геополитики как науки для понимания

происходящих процессов, возьмем ту же теорию Р. Коллинза, с

помощью которой он в 1980 г. предсказал распад «Советской

империи» (Варшавского блока и СССР).

Что же полезного может дать эта теория и опыт предсказания для

современной российской геополитики? Насколько оправданы часто

звучащие тревоги об опасности дальнейшего распада России? Откуда

ждать главных угроз? Каковы перспективы укрепления российских