Я покачал головой и ушел в кабинет. С этими людьми я воевал. Нас связывали дружеские отношения и иногда, они позволяли себе больше, чем следовало, но я не обращал на это внимания. Они были толковые офицеры, которым я доверял своих людей и свою жизнь. Скоро с нас, как шелуха слетит столичный лоск, мы забудем о парадной форме и эполетах.

Я разложил на столе старую газету, снял со стены трофейный краф, однозарядный офицерский карабин с укороченным стволом, достал прибор для чистки и принялся за дело. В дверь постучали и вошел Люм.

– - Что-нибудь желаете, господин супер-лейтенант?

– - Принеси чаю.

– - Слушаюсь.

– - Стой.

Люм замер.

– - Почему лейтенант-маринер Тар пьет вино из кофейной чашки? Где бокалы?

– - Извините, господин супер-лейтенант, - денщик вытянулся.

Я видел, что он устал, наверно упаковывал посуду и прочие необходимые в походе вещи, подавал на стол, раз двадцать готовил чай и кофе, таскал за мной покупки, но жалости к денщику я не испытывал. Он не плохо устроился при штабе, значит должен хорошо трудиться.

– - Я уже все упаковал.

– - Обеспечь господ офицеров всем необходимым.

– - Слушаюсь, - с поддельной радостью сказал Люм.

Я почистил краф, отложил его в сторону и расставил на столе патроны. Они были крупнее, чем боеприпасы к карабину Гока, с серыми закругленными пулями, с желтыми медными гильзами. Патроны для крафа достать было почти невозможно, редкое оружие, которое делали только на заказ для вардовской знати, но Турд, по старой дружбе, раздобыл мне сорок штук. Десяток я расстрелял в тире, а тридцать стояли сейчас передо мной на столе. Я брал их по одному и раскладывал в подсумки из толстой коричневой кожи. Когда эта работа была закончена, я прикрепил подсумки к нагрудным ремням портупеи, так чтобы справа получился один, а слева два, потом еще раз взял карабин в руки, аккуратно протер ветошью и на секунду замер, рассматривая приклад. Он был из темного ореха, гладко отполированный и приятный на ощупь, с шестью зарубками. Их сделал не я. Вардовский капитан вырезал ножом напоминание о тех, кого убил. Интересно, а скольких убил я? Одного на катере, когда сидел на Скале, восьмерых или больше на линии Мо, в том числе хозяина этого карабина. Всех сосчитать было невозможно. Я не запомнил этих людей, только нескольких - двоих, троих. А сколько было убито по моему приказу, не сосчитать. Пустые мысли. Я солдат и совесть не мучает меня.

Я опять повесил карабин на стену, убрал все со стола и перенес на него свой ранец и сухой паек, дверь оставил открытой. Лейтенант Тар пожелал всем спокойной ночи и ушел спать. Гат рассказывал, как прощался с женой и детьми, Бад собирал ранец и слушал. До войны артиллерист работал инженером на заводе по производству корабельных орудий, был мобилизован, как технический специалист, но в первом же бою остался у пушки один и был вынужден отражать атаки вражеских катеров, за что и получил лейтенанта. На завод он больше не вернулся.

Я слушал рассказ лейтенанта через открытую дверь, думал о своем и машинально раскладывал пожитки. На дно ранца положил башлык, перчатки и теплое белье, чай, кофе, сахар, спички, баночку с солью и ложку завернул в полотенце, уложил все это в котелок, закрыл крышкой и поставил сверху. Консервные банки обернул в старую газету, потом в нижнее белье, суповые концентраты и галеты, переложил носками, все это разложил в ранце и застегнул ремни. Просунул руки в лямки, попрыгал. Нигде не гремело, не звякало, в спину острыми углами не впивалось.

Завтра на рассвете каждый пойдет с полной выкладкой. На марше нет различий между офицерами и рядовыми. Интендантами адмиралтейства все было проверено, сосчитано и прописано в уставе. В походный ранец должно уместиться: комплект летнего и теплого нижнего белья, портянки летние и зимние, башлык, шерстяные перчатки, бинт, спички, жестяная баночка с солью, походный котелок с крышкой, алюминиевая кружка, ложка, бритвенный набор, полотенце, иголка с ниткой и сухой паек: две большие банки тунца, две пачки галет, два брикета супового концентрата, сделанного из сушенных, прессованных водорослей, пропитанных, какой-то вкусовой добавкой, по крайней мере, при варке на поверхности этого супа, даже появлялись жировые пятна, шесть кусков сахара, цибик чая, два листа папиросной бумаги и брикет прессованного табаку. Солдатский табак обычно бывал сыроват и курился плохо, поэтому моряки крошили его, сушили на воздухе и пересыпали в матерчатые кисеты. В офицерский НЗ входили еще две маленькие банки паштета из креветок, папиросы или дешевые сигары на выбор, маленькая пачка кофе и, вместо шести кусков сахара полагалось десять.

В походе моряк нес на себе карабин, короткую абордажную саблю, ранец, скатку из бушлата, четыре подсумка с патронами по 10 в каждом, двуствольный корд, который крепился в специальной кобуре на ремне за спиной, четыре запасных заряда к нему и флягу. У бомбардиров и артиллеристов карабинов не было, им полагались револьверы для рядового состава, которые от офицерских отличались тем, что после каждого выстрела нужно было вручную взводить курок. Бомбардиры делились на первый и второй номер, первый нес специальную сумку с тремя бомбами, второй -- саму бомбарду.

В снаряжение офицера, помимо белья, перчаток и башлыка, входили: ранец, скатка, пятизарядный револьвер, два подсумка по десять патронов, двуствольный офицерский корд с запасными зарядами, он был меньше и легче солдатского, шпага, укороченный вариант для удобства абордажного боя и драки в тесных помещениях, и фляга.

Так было положено. Но во время боевых действий все менялось. Например, во время моей первой экспедиции, в результате которой, я оказался на Скале, нам, командирам десантных взводов, выдали всего по пять запасных патронов к револьверу, убранных в непромокаемый мешочек, карабины и к ним брезентовую патронную сумку на двадцать зарядов, какие обычно носят егеря. В дальнейшем каждый офицер сам решал, что брать на операцию. Бад любил корд и брал к нему до двадцати зарядов, я его терпеть не мог и оставлял себе только револьвер. Кос настолько плохо видел, что револьвер считал вещью совершенно бесполезной и больше полагался на силу руки и шпагу.