— Что-о?! Владимир Борисович?

— Да. Владимир. Тебе что, не сообщили? Борисович. Паршиво у тебя в департаменте информация ходит. Свяжись с аварийщиками.

— Да, я сейчас, сейчас… — бормотал Рэтклифф, вслепую хлопая по столу ладонью в поисках служебного гравитона. — Когда это случилось?

— Десять минут назад, — бросил Семёнов и отключился. Рэтклифф успел услышать обрывок фразы: «Янлин, дай мне…» — и экран гравитона опустел.

«Минус одна забота, плюс другая» — мелькнула в ворохе всполошённых дурным известием мыслей мыслишка, показавшаяся самому Рэтклиффу отвратительной. Он попробовал задушить её, вёрткую, но это не удалось. К вящему неудовольствию главы Департамента Безопасности, циничная мыслишка глумилась над ним, бередя колючее чувство вины, подсовывая снова и снова с невероятным бесстыдством фразочку эту: «Минус одна забота, плюс другая». Вконец озлившись на себя, Рэтклифф выместил досаду на подчинённом с непосредственностью бывшего офицера палубной авиации.

— Дежурный! — гаркнул он в гравитон. — Кто-кто! Цаца в розовом авто! Начальника департамента не узнаёте?! Почему не докладываете о ЧП?! К чёрту циркуляр! Вы объявили начало поисково… Что? Говорите толком, что там с метеосводкой?!

— До утра, — тихо проговорил он, опуская руку с не выключенным гравитоном.

— Да-а-а?! — пророкотал блаженно развалившийся в складном кресле Лосев. Его длинное нескладное тело заняло изрядную часть крошечного кабинета, вытянувшись по диагонали из угла в угол. Седые волосы дыбом торчали над высоким лбом и свисали на заложенные за голову руки львиной гривой.

— Войдите! — проорал он тому, кто вторично поскрёбся в хилую пластиковую дверцу.

— Алексей Мстиславович, — стеснённо проговорил, сунув голову в дверь, щуплый красноглазый ассистент, кандидат пока, но подающий надежды вскорости превратиться в действительного члена. — Чепуха какая-то с «Фобоса-11»… Жуткий выброс. Думаю, надо бы…

— Не стойте в дверях, коллега, — благосклонно предложил Лосев, сделав широкий приглашающий жест, покряхтел, усаживаясь ровно, и убрал из прохода ноги в гигантских башмаках. — Чуть что — у вас выброс. Что вы там думаете?

— Думаю, нужно гравилабораторию одиннадцатки на профилактику. Не может такого быть, чтобы такой всплеск гравипотенциала, локально причём.

— Может — не может, — ворчал Алексей Мстиславович, за глаза обзываемый непочтительными практикантами обидным прозвищем «Дуремар» не за подлость и любовь к пиявкам, а за фигуру и тип лица.

— Любит — не любит, — бубнил он, разглядывая разноцветные пятна гравиграммы и скребя при этом обросший пегой щетиной подбородок, — плюнет — поцелует.

Лосев пребывал в настроении радужном, несмотря ни на что. Оборудование корабля закончено, через двое суток можно будет отправить его в рейс к Юпитеру, очередное дело из множества важных дел близилось к завершению, а всплески гравипотенциала…

— Так вы всегда и проходите мимо, юноша. Когда остаётся только наклониться и подобрать. Выброс у него. Всё бы вам профилактиками заниматься. Вы бы над интерпретацией подумали. Пардон, а тут что у вас?

И без того длинная физиономия Лосева вытянулась, сделав его невероятно похожим на достославного продавца лечебных пиявок; брови поднялись, изобразив готические арки.

— Да я же о чём и говорю! — горячо выдохнул подающий надежды ассистент и стал тыкать пальцем в красно-коричневое пятнышко. — Амплитуда выброса — двадцать три единицы, причём локально! Не иначе, аппаратура шалит…

— Шалит кто-то, это да, — шептал старый планетолог, не отрывая взгляда от пятна, перекрывавшего букву «в» в слове «равнина», но освоиться с возникшим внезапно соображением ему не дали.

— Извини, — буркнул он, полез в карман комбинезона, выудил оттуда измызганный гравитон в дешёвом карбопластовом корпусе и сказал в него:

— Да?! Да, Джимми, я узнал. Полуночничаешь? Что? Когда виделся? Да с час назад. Он собирался… Что?! Повтори!

— Что-то случилось? — несмело осведомился ассистент, с беспокойством следя за выражением лица шефа.

— Выброс-с-с! — прошипел, корча скорбную гримасу, Лосев. Его рука, похожая на птичью лапу, комкала не виновный ни в чём лист гравиграммы.

— Алексей Мстиславович, — ошеломлённо прошептал ассистент.

— К дьяволу! — гаркнул Лосев, выскочил из комнатушки и так грохнул хлипкой дверью, что пластиковый стакан с карандашами опрокинулся и покатился по крошечному письменному столику.

— Мишенька, что ты сегодня кушал? — тревожно вопрошала у подёрнутого волнами помех экрана Людмила Александровна Житомирская. Полные её руки прижаты были к груди, рукава домашнего халатика сползли, обнажив запястья. Не дожидаясь ответа (задержка всё равно превращала разговор в изощрённую пытку ожиданием), она добавила к вопросу ещё один, более важный:

— Мишенька, ты же не выходишь на поверхность? Ты говорил, что нет сейчас никакой необходимости… — и она стала ждать ответа, терзаясь предчувствием, что выходит-таки, но не хочет рассказывать.

— Нет, мам, — прошелестел гравитон сквозь хрипы и улюлюканья, — я же говорил тебе. Много работы с синтезатором. Хочу подстроить состав воздуха…

Голос потонул в сплошном хрипе и свисте — пространство издевалось над Людмилой Александровной. Тогда она решила говорить, раз всё равно ничего не слышно: