Это был тот же самый Айвори, каким его запомнил Хэлфорд — мягкий в общении, услужливый, в разговоре немного нервозный. Неимоверное самомнение и эгоизм полезут наружу позднее, когда вопросы примут личный характер. Чувствовалось, что Айвори мечется в узком пространстве между долгом журналиста и стремлением сохранить неприкосновенной свою личную жизнь. Так было во время расследования дела Грейсона. Через четыре месяца после закрытия дела Айвори вдруг позвонил Хэлфорду, чтобы уточнить несколько деталей, и детектив почувствовал, как он мучается: с одной стороны, как журналисту, ему хотелось написать все подробно и правду, с другой стороны, он был другом Гейл Грейсон.

Хэлфорд тщательно вытер ноги о коврик у двери, стараясь не оставить на ботинках даже микроскопической частицы грязи. На душе у него было муторно, и он даже не пытался разобраться почему.

— В гостиную сюда, — сказал Айвори. — Это единственная комната, которую мы пытаемся сохранить в относительном порядке, чтобы принимать гостей.

Айвори был высоким, плотным мужчиной, но с брюшком. «Надо бы ему почаще держать руки в карманах, — подумал Хэлфорд. — Тогда бы мог даже сойти за крутого, крепкого мужика».

— По-моему, вы у нас прежде не были. — Айвори повернулся к Хэлфорду и округлил глаза. — Ничего себе история. Одну минутку, Хэлфорд, я хочу сказать вам пару слов. Господи, почему нас преследуют одни неприятности? Мы знали Лизу с детства, а когда ее мать… ушла, Лиза стала в нашей семье почти что второй дочерью.

Холл был обит панелями красного дерева. На стенах висели застекленные книжные полки. Между ними вился густой декоративный папоротник с широкими листьями. Айвори взял один из этих листьев и начал поглаживать.

— Мои девочки, — наконец произнес он, — Аниза и Джилл, они ужасно переживают это. Все было и без того достаточно ужасно, когда мы узнали, что Лиза погибла в аварии на велосипеде. Но убийство! Это просто трудно вообразить! Я знаю, вы должны делать свое дело, и прошу вас, поверьте: мы все горим желанием вам помочь, но… вы должны помнить, Хэлфорд, они всего лишь девочки.

Маура пришла на выручку и покашляла. Детектив кивнул Айвори, и тот через высокие застекленные двери ввел их в небольшую гостиную.

Эта комната, как и гостиная Гейл Грейсон, была выкрашена в белое. Но на этом сходство кончалось. У Гейл от всего веяло холодом, а здесь, напротив, от изобилия кружевных салфеток, накидок и прочего становилось даже душно. Высокое окно закрывали плотные шторы с оборками, оставляя для наружного света только маленькую щелочку. «В солнечные дни, — подумал Хэлфорд, — на белой стене и ковре, наверное, появляется множество светлых точек».

Хэлфорд потрогал белоснежную кружевную накидку на спинке кресла. Таких кресел в гостиной было два. Еще стоял диван и стулья. Да, набриолинивать волосы и идти потом в гости к Айвори не следует.

— Устраивайтесь поудобнее, — произнес Айвори. — Я пойду за девочками.

Маура с Хэлфордом переглянулись.

— Девочки! Как тебе это нравится? — усмехнулась Маура и полезла в сумку за блокнотом. — Наверное, сейчас одна из «девочек» играет наверху в куклы, а вторая внизу, на кухне, изображает хозяйку.

— Моя дорогая Маура, это у них такой язык нежности. А вы с мужем что, называете друг друга только полными именами?

— Да ты что, Даниел? Чтобы я когда-нибудь назвала Джеффри «мальчик», да еще при людях! А если бы он публично назвал меня «девочкой» и я это услышала… да, он бы у меня тут же запел Рождественский гимн, причем меццо-сопрано.

Они рассмеялись, но тут появилась Аниза Айвори. Она вкатила в гостиную столик, на котором красовался серебряный чайный сервиз. Миссис Айвори остановилась и смущенно посмотрела на гостей. «Сейчас решает, какой тон в общении с нами избрать, — подумал Хэлфорд. — Пытается сообразить, пристойно ли улыбаться, когда произошло такое несчастье с подругой ее дочери».

Наконец Аниза широко улыбнулась.

— Вам надо перекусить, ведь уже четвертый час. К сожалению, не могу порадовать вас разнообразием закусок — и в доме, и в голове сейчас сплошной сумбур, — так что тут только сыр и крекеры, но зато много.

Она произносила эти слова застенчиво, мило, с легкой улыбкой. Это была красивая женщина, по-настоящему красивая. Даже очень красивая. На вид ей было около сорока, возможно, и больше. Натуральная блондинка — это так удачно гармонировало с белым колоритом комнаты, — часть прекрасных волос была собрана сзади в свободный узел, остальные рассыпаны по спине. Они обрамляли ее виски и щеки и, наверное, слегка щекотали их. Одета Аниза Айвори была несколько старомодно, но это ей шло: костюм из плотной синей ткани с укороченной талией, кружевной воротник. На ногах черные бархатные тапочки. Садясь на диван, она поправила юбку.